Дом на Баумановской - стр. 24
– Мать торгует на рынке позади дома, – обдал ее Кисель чесночным духом пополам с винным перегаром, подойдя сзади и приобняв за плечи.
Ася не сообразила, что студент лез к ней с приставаниями, что завел он ее в дом, имея дурные намерения. Она шарахнулась от него в сторону, скорее сраженная запахом, чем непристойным прикосновением, и окружающей обстановкой, напоминающей барахолку. Ее изумило количество вещей всюду. Она пялилась, открыв рот, – ведь по статье 107 Уголовного кодекса РСФСР скупка и перепродажа частными лицами в целях наживы предметов массового потребления карались лишением свободы на срок до пяти лет. Хотела об этом ему напомнить, но вовремя спохватилась, сообразив, что этот рыжий жующий шкаф разозлится и выставит ее вон.
Кисель перестал улыбаться, уже поглядывал с подозрением.
Сделав над собой усилие, она перестала пялиться по сторонам, не надо слишком явно выдавать свою заинтересованность, сейчас важно не это. Отложила в сторону шинель на стуле, села на краешек, неловко отложила на край стола жестянки со шприцами, полезла в сумочку за листами бумаги – будет составлять акт по всем правилам.
«1928 год, сентября 22-го дня, судебно-медицинский эксперт, стажер Грених Агния Павловна, 13 часов дня, – написала Ася старательным почерком и приподняла кончик ручки, огорчившись, что у нее нет никаких свидетелей, хотя по правилам это обязательно. Она украдкой глянула на рыжего спортсмена, раскрасневшегося от выпитого, и решила, что выхода нет, в другой день этот человек может и не быть нетрезвым. Решив, что все равно проведет освидетельствование, продолжила твердой рукой составлять акт.
Шкаф в тельняшке все стоял посреди комнаты и жевал, с насмешливым недоумением глядя на Асю, старательно выводившую буквы. Видно, его веселил сконфуженный и нарочитый вид его эксперта – привык видеть строгих военного вида мужчин и седых профессоров. А тут явилась девчушка в юбчонке в складку, с горящими от смущения щеками.
Ася внутренне подавила волнение, выровнялась на стуле, глубже на него сев, вытянула руку – велела Киселю поместиться напротив, за стол, и приступила к вопросам, согласно циркуляру Наркомюста. Не страдали ли его родители какими-нибудь болезнями, не было ли у него в детском возрасте каких-либо отклонений от нормы в поведении и воспитании, проходил ли он военную службу, не было ли судорожных припадков и покушений на самоубийство.
Ася не смогла долго быть строгой. И от вопроса к вопросу становилась все вежливей и ласковей с ним. Кисель перестал видеть в Асе опасность, сначала отвечал с неохотой, а потом все искренней и доверительней, в конце концов заявив, что он прежде никогда ни с кем не делился такими подробностями о своей жизни. Покраснев, он поведал о злющем и грубом отчиме, о равнодушии матери. Ася записывала, сочувственно вздыхая, но задавая все новые вопросы, беседа их затянулась.
Она спохватилась только час спустя. Поднялась и мягко, уже не изображая из себя учительницу, сообщила, что необходимо взять кровь для судебно-химического анализа. Быстро, прежде чем тот успел бы возразить, она подняла рукав его тельняшки и перетянула руку выше локтя жгутом.
Некоторое время Кисель взирал на ее действия с кошачьей хитрецой, а когда Ася ввела иглу в вену, нахмурился и с запоздалым недовольством буркнул: