Дом корней и руин - стр. 43
– Расскажите о Соленых островах, – попросил он, откинувшись на спинку кресла и перебирая пуговицы на пиджаке из матового бархата. Он подобрал шелковый галстук того же зеленого оттенка, что и его глаза, и они будто бы сияли в утреннем свете.
– Рассказы о себе не помогут мне больше узнать о вас.
Я перевернула лист и начала новый набросок. На этот раз штрихи были уверенными и правильными. Линии свободно растекались по бумаге.
Алекс почесал в затылке:
– Да, но бывает трудно открыться незнакомому человеку. Я ничего о вас не знаю.
– Справедливо.
Я взяла карандаш с более твердым грифелем и провела быстрые, четкие линии, обрисовав его кресло.
– Давайте так: сначала вы отвечаете на вопрос, потом я.
Он кивнул. Я сделала паузу и подправила контур высокой плетеной спинки с мягким подголовником.
– Что бы вы делали, если бы не сидели сейчас со мной?
Александр рассмеялся, легко и непринужденно:
– Наверное, сидел бы где-нибудь в другом месте. Большую часть времени я, как правило… Стоп, – резко скомандовал он.
Я застыла с открытым ртом, не успев попросить прощения.
– Что?
– Вы собираетесь извиниться. Не надо. Пожалуйста. – Он вздохнул. – Люди так болезненно воспринимают кресло… меня в этом кресле. А зря. Не надо, – настойчиво повторил он. – Я провел в нем почти всю свою жизнь. Я уже не помню, когда я в нем не сидел. Это часть моей личности, но не единственное, что меня определяет. Меня не смущают разговоры или шутки об этом.
Я отложила карандаш и встретилась с ним взглядом.
– Я… я слышала, что это был несчастный случай.
– Да.
– А можно спросить, как это произошло?
– Лестница в вестибюле. Для маленького мальчика она оказалась слишком крутой. Как-то утром я бежал на завтрак… в свой четвертый день рождения… и упал.
– И это привело к… – Я осеклась, не зная, как правильно выразиться.
– Параличу обеих ног. Я ничего не чувствую и не могу двигать ничем отсюда и ниже. – Он показал на бедра.
– А вы можете…
– Ну-ну-ну! – перебил Александр, качая головой. – Мы договаривались задавать вопросы по очереди. Вы уже задали два подряд.
Он снова откинулся в кресле и внимательно посмотрел на меня.
– Почему бабушка считает, что вы прокляты?
Во рту пересохло. Лучше бы он задал любой другой вопрос.
– М-м-м, думаю, потому, что некоторые мои сестры… умерли.
– Некоторые – это сколько?
– Шесть.
Александр присвистнул:
– Похоже на… невероятное невезение.
Я лишь кивнула в ответ, затем снова взяла карандаш и покрутила его между пальцев.
– Но у вас ведь есть еще сестры, не так ли?
– Да, пять.
– Какая большая семья! – произнес он, задумчиво глядя вдаль. – Мне всегда было интересно, каково это – расти в одном доме с кем-то, близким по возрасту.
– Мы не все близки по возрасту. Например, моя старшая сестра Камилла на четырнадцать лет старше меня.
Он тихонько хмыкнул.
– Я всегда хотел брата. В детстве я буквально умолял маму пойти в магазин и купить мне братика. Как будто дети появляются именно так, – грустно улыбнулся он. – Это имение слишком просторно, чтобы жить одному.
Это и правда печально. Огромный, но почти пустой дом. Если бы в залах и коридорах звучал топот маленьких ножек, крики и смех, здесь было бы больше жизни. Я перевернула страницу, но никак не могла начать новый эскиз.
– Ваши родители больше не пытались завести детей? – вырвалось у меня прежде, чем я успела подумать, насколько бестактно задавать такие вопросы.