Дом, дорога, река - стр. 8
Чувствуя редкую бодрость – пора, пора было мне возвращаться в свой мир и в свою привычную жизнь! – я зашагал в сторону речного канала. Но тут же встретил Владимира Личутина, коренастого и ещё почти молодого: он шёл в «Олимпийский» продолжать обсуждения начинающих. Я поздоровался. Личутин узнал меня – именно в его семинаре я накануне заслужил несколько похвальных слов мэтра – и удивлённо спросил:
– Куда это вы так рано?
– Пора на работу, – ответил я.
– А кем вы работаете?
– Хирургом.
– Да, это серьёзно, – уважительно покивал бородою Личутин. – А сколько вам лет?
– Двадцать пять.
– Ну-у… – Автор «Раскола» махнул рукой, как бы отпуская меня на все четыре стороны. – У вас ещё всё впереди!
Действительно, у меня впереди было много всего; но кое-что было и позади – например, та страна и тот мир, в которых я вырос. До метро «Речной вокзал» тогда ходил катер, и я решил побаловать себя прогулкой по Каналу имени Москвы. И вот когда я, опираясь о поручень, стоял на палубе катера и смотрел, как отдаляются травяной склон берега и дебаркадер, мне мерещилось, что от меня отплывает нечто большее, чем просто берег и пристань. Сейчас-то я понимаю, что удалялась ни много ни мало эпоха, со всем её осязаемым и неосязаемым содержимым и с теми людьми, что её создавали и обживали. Там, на другом берегу, оставались октябрятские звёзды и пионерские галстуки, ленинские субботники и кумачовые стяги над колоннами демонстрантов, оставался Гагарин со своим знаменитым шнурком на ковровой дорожке, оставалась «Пионерская правда» с «Советской Россией» – оставалось так много всего, что и жизни не хватит на то, чтоб припомнить все эти черты и детали эпохи.
И там, отдаляясь всё более, оставалась литературная жизнь – та, с которой я расставался в это погожее утро, ещё не успев толком встретиться. Эта жизнь была очень сложна и богата: в ней были издательства, книги, журналы с огромными тиражами, редакции и редакторы, критики и литературные объединения, были Всесоюзные совещания молодых литераторов – последнее из которых я как раз покидал, – и в ней были, что самое главное, миллионы читателей. Такое уж точно никогда больше не повторится – и никогда рассказ или повесть, напечатанные в каком-нибудь толстом журнале, не будут уже через несколько дней предметом горячего интереса и обсуждения миллионов людей от Камчатки до Калининграда.
Прошёл всего год с той поездки в Москву – и литературная жизнь сказала мне своё окончательное «прощай». В один день – это надо же так совпасть! – я получил по почте сразу две своих рукописи, вернувшиеся из московских издательств: одну из «Молодой гвардии», а другую из «Современника». Причём это были рукописи, уже имевшие положительные редзаключения, кто помнит тогдашние литературные правила, тот знает, что на этом этапе автор уже вполне мог праздновать выход книги и брать деньги в долг под будущий гонорар. А для молодого писателя выход двух книг во всесоюзных издательствах означал бы, что жизнь вполне удалась: и в плане материальном, и в отношении так называемой славы. И вот, полный сладких надежд, я получаю сразу два нокаутирующих удара. К вернувшимся рукописям прилагались короткие письма, примерно одинакового содержания: редакция-де считает рукопись интересной и достойной издания, но из-за острого дефицита бумаги и урезания издательских планов откладывает сотрудничество до лучших, как говорится, времён.