Дом без хозяина - стр. 35
– Сударыня, врачу уже обо всем сообщено.
Но тут бабушка услышала шаги Мартина, поспешно обернулась, бросилась к себе в комнату, как драгоценную добычу, вынесла оттуда бутылку с мочой, и, так как он стоял на третьей ступеньке, бутылка оказалась перед самым его носом.
– Ты только подумай, мой милый, опять у меня то же самое!
И он сказал то, что следовало сказать в этот торжественный миг:
– Не так уж это страшно, дорогая бабушка, скоро придет доктор.
Убедившись, что он уделил темно-желтой жидкости должное внимание, она неторопливо отвела от его носа склянку и сказала то, что привыкла говорить в такие мгновенья:
– Ты у меня добрый, жалеешь свою бабушку.
И ему стало стыдно, потому что он ни капельки не жалел свою бабушку.
Как королева, удалилась она в свою комнату. Из кухни выскочила мать, расцеловала его, и по ее глазам он увидел, что она еще не раз поплачет в этот вечер. Он любил мать, она нравилась ему, волосы у нее так хорошо пахли, но иногда мать становилась такой же глупой, как люди, которых она приводила с собой в дом.
– Досадно, что Альберт должен был уйти, он пообедал бы с тобой.
– Меня Больда накормила.
Мать покачала головой и улыбнулась, как всегда, когда он рассказывал, что ел Больдину стряпню. Другая женщина, такая же белокурая, как и мать, повязавшись грязным передником Больды, кружками нарезала крутые яйца на кухонном столе; эта чужая женщина слегка улыбнулась ему, и мать сказала то, что всегда говорила в таких случаях, то, из-за чего он просто ненавидел ее:
– Вы только подумайте, он любит грубую пищу – маргарин и тому подобное.
А женщина ответила то, чего и следовало ожидать, она сказала:
– Это прелестно!
– Прелестно! – закричали и другие дуры, появившиеся в дверях маминой комнаты.
– Прелестно! – не постыдились подхватить этот глупый крик двое мужчин. – Прелестно! – кричали они.
Всех людей, которые приходили по вечерам к его матери, он считал очень глупыми, и эти два глупца изобрели мужской вариант слова «прелестно». Они закричали: «Бесподобно!» – потащили его и стали кормить шоколадом, подарили заводной автомобиль, а когда он наконец вырвался от них, ему еще пришлось услышать вдогонку шепот:
– Потрясающий ребенок!
Как хороши зеленые сумерки в Больдиной комнате и Больдина кушетка, пахнущая монастырской ожидальней, как хороша комната Глума с большой картой на стене.
Он вернулся на кухню, где та же дура нарезала кружками помидоры, и услышал, как она говорит: «Я обожаю импровизированные ужины!» Мать раскупоривала бутылки, булькала вода в чайнике, розовые ломти ветчины громоздились на столе и вареная курица – белое мясо, чуть отливающее зеленым, – и чужая белокурая женщина сказала:
– Салат с курицей – это просто умопомрачительно, дорогая Нелла!
Он испугался: те, что называли мать «дорогая Нелла», приходили к ним чаще, чем называющие ее просто «фрау Бах».
– Можно, я пойду в комнату к дяде Альберту?
– Да, – ответила мать, – иди, я принесу тебе поесть.
– А я не голоден.
– Правда?
– Правда! – сказал Мартин, и вдруг ему стало жалко мать, – не очень-то счастливой выглядела она, – и он тихо добавил: – Спасибо, мама, я хорошо поел.
– Да, – сказала чужая женщина, в этот момент снимавшая ножом мясо с куриных костей, – я уже слышала, дорогая, что у вас живет Альберт Мухов, а я просто жажду познакомиться с кругом людей, знавших вашего супруга. Быть в центре культурной жизни – необычайное наслаждение.