Долгожданное прошлое - стр. 18
Впереди, по ходу мяча, который ударялся в сетку ограды огромного участка, расположенного между дорогой и фабрикой, я вижу имение, на земле которого, опустив длинные руки в чернозём, согнулась графиня – худая старуха высокого роста.
Каждый раз, когда наш мяч ударялся о сетку забора, заставляя горсть кузнечиков выпрыгивать из разнотравья, графиня, не отвлекаясь от работы, поворачивала голову в нашу сторону и замирала на минуту.
За нашей полянкой начинались три улицы посёлка, на одной из них жила баба Ирина, совсем ещё не бабушка, а пожилая одинокая женщина, знахарка.
– Смотри, опять скривилась, – хмыкнул Лёва, затягиваясь сигаретой.
– Кто скривился? – спросил Вовка.
– Ну эта, графиня. Сейчас собаку натравит, волкодава своего.
– Графиня, графиня… Никакая она не графиня, а зэчка бывшая: говорят, в лагере сидела много лет, – подсел на перекур Женька, самый старший из нас.
Старуха, не отводя взгляда, снова погрузила растопыренные пальцы в землю.
– Жвачки хотите? – спросил Женька.
– Купили бы, да денег нет!
– Я вам сейчас один фокус покажу, – поднялся Женька и подошёл к сетке забора.
– Добрый день, ваше сиятельство! – с поклоном поздоровался он. Старуха вытащила скрюченные пальцы из грядки и, шаркая ногами в ботах, вытирая руки о передник, подошла к забору:
– Вот, – сказала она. Достала монетку из кармана и протянула ему.
– Благодарю, – чётко кивнул Женька, почему-то по-армейски повернулся кругом и степенным шагом направился к нам.
– Держите, православные, – повертел он в пальцах двадцать копеек.
– А что, – спросил Вовка, – больше она не может дать?
– Может и больше дать, я думаю, но если ты будешь к ней пять раз в день подходить и здороваться, так и разориться можно!
– И каждый раз давала?
– Всегда. Только подойти надо уметь. И без пошлости. А то от вас только мат и раздаётся!
Мы посмотрели на графиню – она по-прежнему молча, неторопливо и сосредоточенно окучивала картошку.
– Да, – вздохнул Вовка, – был бы у меня отец, он бы мне накупил всего-всего. Вот закончу восьмой класс, поступлю в мореходку и в загранку пойду!
Мы молчали. Спрашивать об этом было невежливо, да и незачем. Все знали, что отец Вовки давно ушёл от них. Уехал в другой город, потом вернулся, устроился работать на какой-то завод и совсем забыл о них.
За полянкой через пустырь была видна стена красильного цеха. Около полудня у распахнутых ворот собирались рабочие глотнуть свежего воздуха.
Доносились смех и обрывки разговоров. Мы знали многих работающих на фабрике. Иногда они ходили через пустырь купаться на наш берег. Но ни у кого из нашей компании родители не работали на фабрике, мы были почти все дети военных, поэтому наш район и называли смешливо: Адмираловка
Ну а если у кого-то из других районов не складывались отношения с местными, то они говорили Капраловка.
За каждой нашей игрой, сидя в старом дерматиновом кресле у входа в красильный цех, если выпадала его смена, следил инвалид с протезом ноги Николай Петрович.
– А дай-ка огоньку, Николай Петрович! – наклонялась к нему говорунья Галя.
Николай Петрович протягивал руку и мундштуком с сигаретой старался попасть в сигарету Гали.
Оттуда ему было видно, как Вовка ловко обводил Юрку, как худощавый и низкорослый Толик хлёстким мощным ударом посылал мяч в сетку, отчего она с лязганьем ударяла по ржавым стойкам. Старухи не было, и все на секунду замирали и смотрели с испугом на большой деревянный двухэтажный старый дом, где она одиноко жила.