Долгий дозор - стр. 4
Эх, дурень я, дурень!
Егор судорожно сдвинул-таки рычажок и замер. Неужели вляпался? И как это он умудрился? В первый раз с Егором такое случилось, в первый раз!
Из-за обломка стены, торчащей из песка метра на три, выдвинулся человек в таком же, как у Егора комбинезоне-песчанке. Ствол калаша твёрдо смотрел Егору в лицо. Человек мотнул головой в потёртом армейском шлеме, – экая вмятина на правом виске! – и отчётливо произнёс короткую фразу – явно вопрос – на тарабарском языке.
«Ну, шайтан, недаром мне дядько Саша звонил… говорил, что засёк двух человек с севера. Там больше всего тайных видеокамер уцелело… говорил, что старосте, мол, не волнуйся, я уже всё сообщил…»
Дядько Саша, – мужик лет тридцати, – жил в Городе с позапрошлого года, но староста по-прежнему относился к нему с плохо скрываемым недоверием – всё-таки мужик был из староверов. В лоно Господа-Аллаха его мулла-батюшка привёл… народу в Городе раз-два и обчёлся, каждые рабочие руки на счету. Дядько Саша от армии ушёл, поскольку светило ему гоу-гоу на северо-восток с тамошними хунхузами за Эко-терем-бург воевать. Вот и дёрнул он прямиком из города Полевского на юг, ближе к пустыне. Оно конечно, как говорит присказка: «Москва и с Китая дань берет!» – за Сургут, за нефть. Да только дикий там народ, хунхузы, одно слово. Им и Пекин-то, считай, не указ, сами промышляют, бандиты…
А в Полевском мэр-бай крут! Ему и на восток и на север двигать хочется, земли прибирать. Ему сами хунхузы-лошадники из диких степей северных, тянущихся аж до леса у самого Ивделя, – дань платят! У него в армии не отъешься – сплошь походы, да вылазки. Вот и сделал дядько Саша вместо северо-востока гоу-гоу на юг, в пустыню. И у нас под крылом Веры-Истины прижился.
Человек нетерпеливо повторил вопрос. Лица его не было видно за блестящим щитком шлема, но, судя по тому, что автомат он держал у бедра, Егор понял, что уж его-то СЦН в полном порядке и мужик чётко видит на экране щитка красную точку где-нибудь на переносице Егора… туда-то он пулю и всадит, только на курок нажми. «В пустыне в плен не берут!» – вспомнились слова отца.
– Не понимаю я, – отчаянно сказал он и оглянулся.
Поднять руку и активировать ларинги на режим переводчика было страшно. Дёрнешь рукой – тут тебе и прилетит гостинец…
Никого вокруг не было. Однако кто его знает, сколько ещё солдат прячется за стеной? И чего им надо? Дезертиры, что ли? Так, вроде, вокруг грабить толком нечего…
– О, по-русски говоришь? – обрадовался человек. – Старовер? Лунатик… то есть, мусульманин? Или христианин-крестоносец?
– У нас Вера-Истина, – мрачно сказал Егор; ствол всё ещё, как припаянный смотрел ему в лицо. – Мы во единого Господа-Аллаха веруем. А вы сами кто?
– Автомат за спину закинь! Руки покажи! Глушилки есть?
– Нет.
– Ну ладно, – весело сказал человек и щиток его шлема с жужжанием открыл мокрое от пота лицо. – Мы тоже пребываем в лоне святой Веры-Истины, да славится Господь-Аллах и все присные его! Мы тут кругаля дали… не то, чтобы заблудились, просто нам нужно здесь где-нибудь перекантоваться денька три-четыре.
Из-за стены выдвинулся второй человек. Тот, видно, уже снял шлем. Мокрая жидкая шевелюра прилипла к розовому черепу. Человек был белобрыс, краснолиц и мрачен.
– Чего ты с ним возишься, Зия? – недовольно сказал он. – Напугал ребёнка до полусмерти.