Долгая долина - стр. 4
– Я вам расскажу, что надо делать. Запомните хорошенько и объясните своей знакомой.
– Попробую!
– Тогда слушайте. Примерно через месяц они приживутся, и тогда их можно будет рассадить. Сажать надо примерно в футе друг от друга и в хорошую плодородную почву. Вот как эта. – Элиза показала ему горсть черной влажной земли. – Тогда они быстро вымахают. А вот главный секрет, запомните и передайте своей знакомой: в июле хризантемы надо срезать. Оставить дюймов восемь над землей.
– До цветения? – удивился ее новый знакомый.
– Вот именно! – Лицо Элизы все напряглось от волнения. – Они заново вырастут, не переживайте! А в конце сентября завяжутся первые бутоны.
Она умолкла и как будто растерялась.
– Завязывание бутонов – самый ответственный момент, – нерешительно проговорила Элиза. – Не знаю, как это объяснить… – Она посмотрела ему в глаза. Ее губы чуть приоткрылись, она словно к чему-то прислушивалась. – Но я попробую… Вы когда-нибудь слышали такое выражение: «зеленые руки»?
– Навряд ли, мэм.
– Ну, я могу только ощущение описать. Оно наступает, когда надо отщипнуть все лишние бутоны. Как будто щекотание в кончиках пальцев… Пальцы сами все делают, а ты за ними только смотришь… Они перебирают, перебирают бутоны… И нипочем не ошибутся. Они словно сами превращаются в растение, понимаете? Сливаются с ним в одно целое. И ты это чувствуешь руками. Им лучше знать. Они не ошибаются. Ты это чувствуешь. С таким настроем непременно все сделаешь правильно. Понимаете? Вы понимаете?
Элиза стояла на коленях и смотрела на него снизу вверх. Ее грудь страстно вздымалась.
Возчик прищурился и застенчиво отвел взгляд.
– Может, и понимаю… По ночам в повозке мне иногда…
Элиза его перебила.
– Я никогда не жила такой жизнью, как ваша, но я могу понять… – проговорила она с томлением и хрипотцой в голосе. – Ночью так темно, и только звезды… они такие колючие, вокруг тихо-тихо! А вы встаете, распрямляетесь… И каждая колючая звездочка впивается в ваше тело! И от них так горячо и больно, но все равно… чудесно!
Элиза стояла перед ним на коленях, и вдруг ее рука двинулась к его ногам в засаленных черных штанах. Элиза почти тронула ткань, но в последний миг уронила руку и вся сжалась, как побитая собака.
– Ну да, славно бывает, дело вы говорите. Только без ужина по ночам не очень-то славно.
Тогда Элиза резко поднялась, пряча красное от стыда лицо, и бережно протянула ему цветочный горшок.
– Вот, поставьте его в повозку на сиденье – чтобы приглядывать. Мало ли, вдруг опрокинется. Подождите немного тут, я поищу для вас какую-нибудь работу.
Вернувшись в дом, Элиза разворошила гору посуды, выудила оттуда две помятые алюминиевые кастрюльки и отнесла их мастеру.
– Вот, сможете починить?
Тот сразу переменился в лице и голосе.
– Станут как новенькие! – произнес он важно, со знанием дела.
Установив в задней части своей повозки небольшую наковальню, он вытащил из промасленного ящика для инструментов маленький механический молот и принялся за работу. Элиза вышла за ворота посмотреть, как он чинит ее кастрюли. Трудился он с суровым, знающим видом, а в самых сложных местах прикусывал нижнюю губу.
– Вы спите прямо в повозке? – спросила Элиза.
– Ну да, мэм, в повозке. Мне в ней ни дождь, ни зной не страшен.
– Славно вам, наверное, живется, – проговорила она. – Жаль, нам так жить не полагается.