Долгая долина - стр. 17

– Вот черный плащ твоего отца, Пепе. Надевай.

Пепе стоял посреди комнаты и наблюдал, как мать хлопочет. Она вытащила из-за двери винтовку – длинный «винчестер 38-56» с натертым до блеска стволом. Пепе взял у матери ружье и зажал под мышкой. Она принесла кожаный мешочек и отсчитала ему все патроны.

– Осталось всего десять, – предупредила она. – Береги их!

Из-за двери высунулась голова Эмилио.

– Aqui еst еl caballo[1], мама.

– Сними седло с буланой. Одеяло не забудь привязать, а на луку прикрепи мешок с мясом.

Пепе все еще молча наблюдал за отчаянными мамиными хлопотами. Подбородок у него окреп, губы вытянулись в нитку. Маленькие глазки посматривали на мать почти с подозрением.

Рози тихонько спросила:

– А куда собирается Пепе?

Глаза мамы вспыхнули.

– Пепе теперь взрослый мужчина и едет по мужским делам.

Пепе расправил плечи. Его губы вытягивались в струнку, пока он сам не стал похож на маму.

Наконец сборы закончились. Нагруженный конь стоял у дверей. Из парусинового мешка на дорогу накапала полоска воды, спускавшаяся к заливу.

Лунный свет к этому времени растворился в рассветном, и большая белая луна почти целиком погрузилась в океан. Семья стояла во дворе перед лачугой. Мама подошла вплотную к Пепе:

– Слушай внимательно, сынок! Езжай не останавливаясь, пока снова не стемнеет. Не отдыхай и не спи, даже если устанешь, и следи, чтобы конь тоже не останавливался. Береги пули: их всего десяток. Не объедайся вяленым мясом, не то дурно станет. Набивай живот травой, а мясо жуй понемногу. Коли в горах увидишь черных дозорных, не обращай на них внимания и заговорить с ними не пытайся. Да, и молиться не забывай!

Она положила иссохшие руки на плечи Пепе, привстала на цыпочки и чинно расцеловала в обе щеки. Пепе ответил тем же, потом подошел к малышам и тоже их расцеловал.

Наконец он вновь повернулся к матери. Ему хотелось на прощание увидеть ее доброй, мягкой, слабой. Он смотрел на нее заискивающе, но лицо мамы Торрес оставалось суровым и жестким.

– Езжай, – сказала она. – Не то тебя поймают, как цыпленка.

Пепе забрался в седло.

– Я мужчина, – сказал он.

Рассвет уже занялся, когда он въехал на холм и стал спускаться к небольшому каньону, по дну которого пролегала ведущая в горы тропа. Лунный свет вовсю воевал с солнечным, и от этого на востоке ничего нельзя было разглядеть. Не проехал Пепе и сотни ярдов, как его силуэт расплылся и еще до входа в каньон превратился в неясную серую тень.

Мама Торрес напряженно стояла в дверях, держа за плечи малышей. Они то и дело украдкой косились на мать.

Когда серая тень Пепе растворилась на фоне холма, мама обмякла и подняла протяжный, тонкий погребальный плач.

– Красавец ты наш!.. Храбрый ты наш! – выла она. – Защитник ты наш, сыночек любимый! На кого же ты нас покинул? – Эмилио и Рози вторили матери. – Нет больше нашего красавца, нет храбреца!

То был церемонный плач. Пронзительный вой трижды сменился тихим стоном, после чего мама Торрес вошла в дом и закрыла за собой дверь.

Эмилио и Рози озадаченно посмотрели друг на друга в рассветных лучах. Из дома доносились рыдания матери. Дети уселись рядышком на краю обрыва.

– А когда Пепе успел стать мужчиной? – спросил Эмилио.

– Вчера вечером. В Монтерее, – ответила Рози.

Облака над океаном побагровели от солнца, которое еще пряталось за горами.