Долг корсара. В поисках манускрипта - стр. 28

Перестав бояться команды, попугай стал издавать гораздо больше звуков – насвистывать, хрипло бормотать или чирикать. Экипаж уже мечтал о том, чтобы питомец научился говорить, но пока он не издавал человеческую речь. Зато проявлял большой интерес к любым мелким вещам, которые мог взять в лапы – щепки досок, перья шляп, пуговицы камзолов.

Фельдмаршал наслушался пиратских песен и теперь весело их насвистывал. Ему явно нравилось внимание публики и нравилось находить с ней общий контакт. Иногда, впрочем, его поведение становилось странным. Ни с того ни с сего попугай начинал биться головой о мачты или носиться с непрерывным криком, распушив крылья и загривок. Команду все это только забавляло.

Я так и не придумал, как можно использовать Фельдмаршала в боевых целях. Его клюв был крепким, но пока маловатым, чтобы учинять реальный урон врагу. Когти тоже я бы не назвал излишне острыми. Пусть будет элементом антуража, решил я. Капитан корабля с попугаем на плече – все как по классике.

Уровень питомца скакнул на второй, когда мы уже на всех парусах резали волны Карибского моря. Фельдмаршал немножко подрос – фантастически быстро, честно говоря. Прошли считанные дни, а его перья стали длиннее и выразительнее. Попугай начал выговаривать отдельные слова – по большей части бездумно, и все-таки матросы, да и я сам, ликовали от столь быстрого прогресса. Иногда Фельдмаршал имитировал скрежет мачт и шум прибоя. Или не имитировал, а это просто нам хотелось думать, что любые издаваемые им звуки на что-то похожи.

Незадолго до того, как мы прибыли к острову Саба, питомец совершил одну пакость: оказавшись наедине в каюте, он разодрал карту штурмана, выклевав из нее длинные бумажные полоски. Навтыкал их себе между перьев и гордо расхаживал по палубе, пока бумагу не унесло ветром.

– Мои перррья! Мои перррья! – визжал Фельдмаршал, пытаясь догнать выпавшие из него полоски.

– Фельдшмундель! – заорал на него Менестрелиус, обнаружив неладное. Боцман носился за ним с плетью, чтобы проучить хулигана, но тот весело летал по реям.

Захода в бухту острова Саба мы не знали. Коварный Котэ сам прибыл нам на встречу, встав в дрейф на своем корвете.

– Какая нынче погода на море? – поприветствовал он.

– Тридцать пять индейцев, – говорил ему я, пока араваки перебирались на его корабль по моему указу.

– Отлично, – отвечал Котэ. – Они разберут наши чертежи?

– Хотя бы в общих чертах – должны. Я провел с ними беседу, примерно объяснив, что нужно делать. Они тихие и мирные, так что проблем быть не должно.

– Отлично, – повторил капитан корвета. – Спасибо, Рудра. Ты неплохо справляешься.

– А что насчет Ричарда Нормана, есть информация?

– Да, – ответил Котэ. – Этот дедок – контрабандист. Причем контрабандист какой-то скользкий. Не сидит на месте, все время перемещается. Чаще всего натыкаются не на него самого, а на его представителей. Некоторые даже получают линейку квестов, работая на Нормана. Но даже они почти не видятся с ним напрямую.

– Вот как… Значит, старый пират и ветеран войны заделался криминальным торгашом?

– Не совсем криминальным, – задумчиво произнес Котэ. – Он ведет крупные торги с испанцами, причем в том числе с лицами высокопоставленными, вплоть до губернаторов. В основном это неписи. Один из таких – Мигель Маркес. Плантатор острова Пинос. За последний месяц несколько испанских игроков проходили квесты «Сахарная империя Маркеса», завязанные между этими двумя. Думаю, тебе стоит наведаться к плантатору в гости.