Доктор Данилов в тюремной больнице - стр. 14
Баня (она же – санпропускник для новичков) и расположенная в том же здании прачечная гордо назывались банно-прачечным комбинатом. Выглядела она непрезентабельно: ржавые трубы, обшарпанные стены, щербатый пол, в углах чернел грибок, неторопливо ползали мокрицы. Там было восемь душей и столько же пар кранов с холодной и горячей водой для набора в тазы.
– Баня, конечно, не ахти какая, – сказала Бакланова, заметив скептический взгляд Данилова. – Но в этом году Максим Гаврилович обещал капремонт. Будет у нас не только баня, но и сауна.
– Для сотрудников? – уточнил Данилов без всякой задней мысли.
– А вы юморист! – усмехнулась Бакланова. – Для поощрения особо отличившихся осужденных будет сауна.
– Хорошее поощрение, – одобрил Данилов.
– По науке действуем – кнутом и пряником…
В магазине для заключенных, который при появлении майора Баклановой мгновенно опустел (четверо покупателей поздоровались и тут же вышли на улицу), Данилов успел оценить ассортимент. Он был представлен консервами (голубцы, гуляш, икра кабачковая, паштет, сгущенное молоко, тушеная говядина и сердце, шпроты, килька, сайра), четырьмя видами печенья, молоком, сыром (голландский и брынза), сметаной, творогом, яйцом, бульонными кубиками, кетчупом, подсолнечным и сливочным маслом, тремя видами котлет, предметами бытовой гигиены (от мыла до туалетной бумаги), канцтоварами (карандаши, ручки, тетради). Также имелись растворимый кофе и чай, изюм, мед, шоколад, соль, сахар, сода и шесть видов сигарет. Одежда была представлена футболками и носками.
– А почему нет трусов? – поинтересовался Данилов у флегматичной продавщицы.
– Не завезли, – ответила та.
У дверей клуба инспекцию встретил курчавый кареглазый брюнет, отличавшийся от других заключенных упитанностью и улыбчивостью.
– Ну, что, Егоян, всю порнуху успел припрятать? – поинтересовалась Бакланова, переступая через порог.
– Какая тут может быть порнуха, Лариса Алексеевна! – картинно ужаснулся Егоян, округляя глаза. – У меня здесь только культура и искусство!
– Знаю я твою культуру и твое искусство, – проворчала Бакланова.
Данилов представлял себе местный клуб в виде зала со сценой, предназначенной для произнесения торжественных речей и выступления местной самодеятельности. О том, что в местах заключения есть самодеятельность, он знал из довлатовской «Зоны» и фильма «Комедия строгого режима». На самом деле клуб оказался куда больше. Кроме зала имелись комнаты для собраний досуговых кружков, библиотека, музыкальная гостиная с баянами, аккордеонами, гитарами и одной скрипкой и даже комната психологической разгрузки с мягкими креслами и большим аквариумом. Пол комнаты покрывал слегка потертый, но еще вполне приличный ковер, а одну из стен полностью покрывали фотообои с видом морского побережья: песок, вода, безоблачное небо и пальма с краю.
– Рыбки-то как, размножаются? – спросила Бакланова.
– Да, Лариса Алексеевна, только вот никак строем плавать не хотят! – ответил Егоян. – Но ничего, до конца срока время есть, научу…
– А ты им ШИЗО устрой в трехлитровой банке, – посоветовала Бакланова. – Сразу научатся.
– Там они передохнут, – вздохнул Егоян. – Рыба не человек, чтобы ко всему приспосабливаться…
Мосолов в клубе вел себя точно так же, как и в медчасти: скромно держался позади начальства, никуда не лез и никакой активности не проявлял. Прапорщик Сергеич молчал, вяло оглядываясь по сторонам и время от времени поправляя на голове фуражку. «Флегматик или просто перепил вчера?» – подумал Данилов и принюхался, но перегарного выхлопа от него не ощутил. Значит, флегматик.