Дохлый таксидермист - стр. 20
Я поправил пенсне и взглянул на следователя. Претензии Ганса были мне не совсем понятны. Петров? Врал и скрывал? Только не он!
– Такого не может быть. Зачем Жене врать?
Кажется, я сказал это слишком резко. Ганс озабоченно потрогал усы, отпил остывший и покрытый пленочкой утренний кофе из кружки, смерил меня цепким взглядом и только после этого демонстративно закатил глаза:
– Илья Арнольдович, мне жаль, что вы не воспринимаете ситуацию всерьез. Что ж, я расскажу подробнее. С самого начала, чтобы вам было понятнее. Мы уже два месяца занимаемся делом «картофельного маньяка», и у нас уже есть два трупа и один живой потерпевший. Это Лидия Адамовна Штайнберг, глава Министерства Смерти, пользы от которой не больше, чем от всего их, с вашего позволения, министерства. Половину она не знает, а вторую половину не имеет права. Преступники у нее ходят в картофельных мешках и перчатках, и это единственная полезная информация, которую удалось узнать. Мы обшарили десять помоек и нашли этот мешок, все. Перчатки нападающий, очевидно, унес домой постирать. Ну, вы знаете.
Вообще-то Ганс мог не напоминать мне про дырявый мешок. Уж я-то в курсе, он же заставил меня снять пенсне, надел мешок на голову и сфотографировал в таком виде в целях показать Лидии Штайнберг.
– К сожалению, потерпевшая отказалась давать показания. Все, что она сказала, это «Евгений Петров, писатель». И вы знаете, – с едва уловимой иронией добавил Ганс, – какие у меня появились версии.
Я фыркнул. Кому как не мне знать про версии! Товарищ Ганс Гросс первым делом подумал, что завканц назвала имя преступника. Сначала он проверял эту версию, потом решил, что она могла перепутать соавторов, и взялся выяснять мое алиби.
А потом и вовсе предположил, что Петров мог напасть на нее. Я был возмущен и назвал эту версию идиотской. Во-первых, мой друг никогда не стал бы бить женщину. Во-вторых, он умер в Ростове и оказался в местном распределительном центре, так что он и просто физически не смог бы напасть на завканц в Москве.
Потом пришли анализы, и выяснилось, что на одежде чиновницы обнаружили чужую кровь. Ганс, разумеется, предположил, что это кровь Петрова. Он сделал запросы в Минжизни и Минсоответствия, получил несколько фотографий с Женькиных похорон и пригласил меня на опознание. А мало ли, кто там под видом Петрова. Прислали же в одну из газет фотографию Мамуляна!
На фотокарточках действительно оказался Женька. Я долго смотрел на одну: гроб, тело в гимнастерке, руки сложены на груди, половина лица до носа закрыта увядшими на жаре цветами. Ужасно хотелось коснуться его головы, поправить цветы, закрывающие страшную рану. Утешить. Уменьшить боль.
Я хотел забрать фотографию себе, но Ганс не дал. Сказал, что отдаст, когда выяснит, мог ли Петров потерять столько крови, сколько обнаружили на форме завканц.
А теперь, похоже, у криминалиста появились новые идеи.
– Давайте, товарищ Ганс. Удивите меня.
Следователь усмехнулся в усы:
– Сейчас я думаю, Штайнберг притащила кого-то, или до, или после Петрова. Скорее, до. И она там кого-то или что-то увидела. Или могла увидеть. На нее напали, чтобы запугать. И, как видите, цель достигнута. Штайнберг сидит у себя в палате и идет в полный отказ, а про Петрова тогда выдала на аффекте. Допустим, Штайнберг вела его, вся в крови, он спросил, в чем дело, и она ответила – «это кровь такого-то». Третьего трупа.