Доедать не обязательно - стр. 47
Потом наступила весна, и из тугих почек завыворачивались молодые листики – быстро крепнущие, вбирающие жилками тепло и солнечный свет. На кухне появился «чай»: мелисса, мята и первые, ещё незрелые ягоды чёрной смородины, раскидистые кусты которой занимали добрый кусок участка. В её ароматных зарослях у Сони был уголок, где она могла часами рассматривать всё вокруг через багряно-красный «рубин», найденный в бабушкином сундучке: контуры плыли, искажались, блики дробили реальность, и это был иной, фантастический мир. Ветерок шевелил листья, солнце играло светом, и она, убаюканная, проваливалась в сон, а просыпалась уже заботливо укрытая бабушкиным флисовым пледом. Ягоды на тех кустах – нагретые, чёрные, кожисто-блестящие снаружи и зеленоватые, сочно-желейные внутри – всегда были самыми вкусными.
В конце июля бабушка варила в латунном тазу смородиновое варенье. Соня помогала: взобравшись на пододвинутую скамеечку, деревянной ложкой ловко снимала пену в эмалированную белую кружку. Сваренное укладывали в чистые, сухие банки, закрывали пергаментной бумагой и завязывали по верху верёвочкой, – и оно застывало, превращаясь в густое желе.
«От бабушкиного фартука пахло смородиной. Я прибегала к ней в своих горестях и, размазывая слёзы, утыкалась в мягкий живот, и она обнимала, утешала, гладила меня по голове, и от её шершавых ладоней тоже пахло смородиной».
Таблетки бабушка прикопала в компостной куче. А потом Соне пришлось вернуться, – наступил первый учебный год.
В школе она оказалась в классе с Вадькой и девочками из садика, но на счастье через неделю к ним пришёл новенький, который её и спас. Парень был спокоен и молчалив, вынослив и крепок в теле, с раскосыми глазами на плоском, бурятском лице. На переменах он, усевшись на подоконник, играл на варгане, поэтому все звали его просто Шаманом, тем более, что настоящее имя никто запомнить не мог. Даже учителя.
Он жил вместе с мамой, – отца не было, – и держался особняком, предпочитая наблюдать, а не участвовать в детских играх. Когда же задиры сцеплялись в схватке, ему ничего не стоило подойти, руками развести драчунов в стороны и успокоить, всего лишь придержав их за шкирки. Самого Шамана никто не трогал и даже не лез, особенно после того, как в замке кабинета застрял и сломался ключ, – парень тогда слегка навалился и вынес дверь плечом, а затем, виновато засопев, криво приставил её к стене, не сильно и напрягаясь.
Его усадили за парту к Соне, – все остальные места были заняты, – и вместе с этим она получила полную неприкосновенность и негласного, надёжного защитника. Он был взлохмачен, писал коряво и не делал домашку, так что Соня его тоже спасала, – этакий симбиоз21, который устраивал их обоих. Они сблизились, но так, как это бывает у подростков – до сдержанной дружбы, – и бок о бок проучились вплоть до окончания школы.
Как-то раз Шаман пришёл в школу с заплывшим глазом, расквашенным ртом и без переднего зуба. Никому не сказал – откуда, но Соня видела, как в тетрадке по русскому он исчертил всю страницу линиями, и красил их, соединял перемычками, и как потом посередине странной мандалы брякнулись две слезины. К концу занятий он уже метко плевался – через дырку от зуба, – не признавшись даже учительнице, кто же его избил. На варгане с тех пор играть перестал.