Дочки, кошки, собачки. Дневник - стр. 4

А мне – как?! Мне кто поможет?

– Зачем тебе Коломенское, – спросила за ужином свекровь. – Ты ведь и у нас в парке замечательно рисуешь.

Люди, вы, что, озверели? Я дышать скоро не смогу. У меня только быт, быт, быт. Ничего, кроме быта. С Колькой произошла крупная стычка по этому поводу – впервые, наверное, после рождения Зои. Но муж мой – мастер слова (ненавижу его иногда за это). Он как-то очень резко и очень сразу заявил, что домашнее хозяйство – это сейчас моя прямая обязанность, если я не работаю. И что вообще наличие детей в семье – это именно быт, быт, быт.

Ёлки-палки! Я же всего-то день воздуха у них просила! Как жить дальше? Как-то придётся: я не хочу, чтобы Настя видела моё удручённое состояние. Или она и так всё понимает?

Вообще больше не буду рта раскрывать по этому поводу – пока это бесполезно.

1 октября

Ура! Зоя согласилась сегодня поспать на балконе. Срочно хватаюсь за свою тетрадь.

Я часто поругиваю себя за то, что не начала вести свои записи раньше, для Насти, когда та была совсем маленькая. Вернее, записи были, но в компьютере, не в тетрадях. Какой-то вирус уничтожил однажды все мои текстовые файлы. Восстанавливать по памяти я ничего не стала – настолько была зла на ситуацию.

Моя однокурсница по геофаку Маша Рогачкова всегда мне говорила:

– Один ребёнок в семье – халява.

Она была права: Настины первые годы жизни были наитруднейшими, но как-то эта жизнь с одним ребёнком мне легче давалась, чем сейчас, с появлением Зои.

Настин папа, к сожалению, ушёл из жизни через три недели после её рождения – автомобильная авария. Летом, у нас на даче. Он и насмотреться толком на дочь не успел. У меня на тот момент была только моя законная московская прописка у бабушки с дедушкой на Октябрьской улице и неоконченное высшее образование – четвёртый курс института. Своего жилья и стабильных заработков у меня вообще не предвиделось – мне только что исполнился 21 год. Ну и моя мама, уже тогда в своём образе, оказывала мне очень мощную «поддержку».

Мама решила забрать нас с Настей жить к себе в однокомнатную квартиру, повторяя всё время:

– Ничего, Веруша, мы сильные, прорвёмся!

Куда прорвёмся-то?.. К новым образам, что ли? Воспринимала ли она моё вдовство всерьёз? Ради меня ли вообще она этот поступок совершила – позвала жить к себе – или ради того, чтобы сообщить миру, на какие добрые дела она способна? Эх, мама…

С мамой было тяжело. Мы спали с ней в одной кровати, я печатала свой диплом по ночам на кухне. Если же к маме кто-то приходил, то печатала в ванной комнате, сидя на табуреточке, пристраивая печатную машинку «Ромашка» на коленях. Со временем я стала давать уроки французского детям – пенсии по потере кормильца не хватало.

Но всё это было как-то терпимо, как-то переносимо. Самым болезненным для меня было ощущение, что я мешаю своей маме… обрести нового мужа. Ведь она собиралась приводить его в свою однокомнатную квартиру. Мужчин с квартирами у неё никогда не было, она таковых почему-то вообще не искала.

К началу зимы я стала себя чувствовать немножко на спящем вулкане: куда нам с Настей нужно будет перемещаться в «случае нового мужа»?

И вот однажды мама вернулась домой счастливая: новый муж был найден.

– Работаем мы в разных местах, но жить мы будем вместе! – торжественно заявила она (о новом муже). Это, кажется, была фраза из какого-то фильма.