Дочери войны - стр. 2

Еще в коридоре Элен показалось, что она слышит голоса на втором этаже.

– Привет! – крикнула она. – Флоранс, это ты?

Ответа не было.

– Элиза, ты дома?

Элен остановилась в нерешительности, оглядываясь по сторонам. Она уже собиралась на всякий случай заглянуть в гостиную, когда заметила Элизу. Та, кряхтя от натуги, спускалась по лестнице с внушительным узлом, откинувшись назад, чтобы уравновесить тяжелую ношу. Одежда сестры, как всегда, состояла из темных широких брюк, выцветшего синего джемпера и коричневых сапог со шнуровкой. У Элизы были темные вьющиеся волосы и большие выразительные глаза коньячного цвета. Точная копия матери. Увидев сестру, Элен облегченно выдохнула.

– А ты сегодня рано вернулась, – сказала Элиза, но, посмотрев на наручные часы, добавила: – Впрочем, не так уж и рано.

– Ты оставила ворота открытыми.

– Не я. Наверное, Флоранс.

– Я напугалась. – (Тяжелый узел не помешал Элизе пожать плечами.) – И что у тебя там?

– Так, всякая всячина для нового укромного местечка. – Элиза склонила голову набок и прищурилась. – А ты знаешь, что у тебя волосы в краске? Прилично измазалась.

– В самом деле? Боже мой!

Элен подошла к зеркалу в прихожей: яркие белые полосы в волосах и маленькое пятно на левой щеке.

Стены прихожей были увешаны картинами, афишами и детскими рисунками сестер, вставленными в рамки. Большое зеркало, в которое сейчас хмуро смотрелась Элен, обрамляла резная рама, богато украшенная гроздьями винограда и вьющейся виноградной лозой. В это зеркало сестры смотрелись бóльшую часть своей жизни. В детстве – сидя на руках у матери, Клодетты; в те дни они улыбались и смеялись, видя собственное отражение. Сейчас – чтобы мельком взглянуть на прическу. К раме была приколота старая пожелтевшая фотография, запечатлевшая мать с ее сестрой Розали, которая вскоре сбежала из дома. Из всех мест, где довелось жить сестрам, здесь история их семьи, родственные узы и корни ощущались острее всего.

– Как прошел рабочий день? – спросила Элиза.

– Уго попросил покрасить стены в больнице. Этого не делалось много лет, а сейчас, когда там нет пациентов, самое время заняться покраской.

– Что ж, твое разностороннее обучение в больнице Сарла нашло свое применение! Хм… – Элиза почесала затылок, изображая задумчивость. – Когда же это было?

– Это длилось три долгих года, – засмеялась Элен. – Сама знаешь. Кстати, я с удовольствием малярничала. – Элен помолчала и, вспомнив слова сестры, спросила: – Зачем вам понадобилось новое тайное пристанище?

– Немцы становятся все раздраженнее. А раздраженный нацист еще опаснее. Участники Сопротивления стараются, чтобы хватало мест, где можно спрятаться.

– Лучше бы ты залегла на дно, как мы с Флоранс. Элиза, честное слово, из-за тебя мы все можем оказаться под ударом нацистов.

Сестра не ответила.

Элен посмотрела на нее, но, зная, что Элизу не переупрямишь, оставила эту тему.

– А где наша Флоранс? Надеюсь, она не играет в сорвиголову, как ты.

– Едва ли она на это способна, – отмахнулась Элиза. – Возится в саду. Наверное, поливает грядки… Ой, чуть не забыла. Там, на столе, письмо.

– «Чуть не забыла»? – недоверчиво переспросила Элен, поворачиваясь к столу.

Письма к ним приходили так редко, что она и не подумала взглянуть.

– Оно адресовано тебе.

– Марка швейцарская, – сказала Элен, беря конверт. – Штемпель женевский.