Дочь музыканта - стр. 2
– Да уж тебе, конечно, не повредило. У тебя дубленая шкура, к тому же у тебя мать русская, а они привыкли к лютым холодам. Наши дети – совсем другое дело. У них порода другая. И хрупкое здоровье, так всегда бывает у благородных натур. Как подумаю, что мой милый Бруно будет вставать в пять утра ставить тесто, меня от этого просто в дрожь бросает!
Фрау Бутц передернула своими отнюдь не хрупкими плечами.
– Конечно будет! – возразил ей супруг. – Сыну не худо бы перенять ремесло отца, чтобы оно всю жизнь его кормило. На следующий год, после Пасхи, возьму его подмастерьем в лавку. Пусть учится всему, как я – с самого начала. Только так и можно стать настоящим пекарем.
От этих слов мужа фрау Бутц возмущенно топнула ногой так, что закачались ленты на нарядном чепце. Она раскраснелась от негодования, уперла руки в округлые бока и сварливо воскликнула:
– Вы посмотрите на него! Этому не бывать! Бруно будет пекарем только через мой труп! Да как же можно быть таким бессердечным.
Герр Бутц невозмутимо продолжал смотреть в окно, покуривая трубку. Он был человеком добродушным и мягким, точь-в-точь как его пироги, и никогда не перечил жене, зная ее несносный характер. И вот это молчание больше всего злило фрау Бутц, от этого она всегда расходилась еще больше. Она знала, что муж все равно сделает по-своему, и поэтому дала волю своему бессильному гневу.
– Ты просто камень, а не отец! Будь твоя воля, ты загубишь мальчиков, замучаешь их непосильным трудом. Пока я жива, не бывать Бруно пекарем. Он станет купцом, вот что я тебе скажу!
В это время раздался звон колокольчика у двери в лавку. Герр Бутц выпустил облачко дыма и сказал спокойно:
– Слышишь, кто-то пришел. Пойди посмотри.
Фрау Бутц многое не успела сказать мужу. На языке у нее вертелось еще немало ядовитых слов, но колокольчик снова прозвонил. Женщина подхватила юбки и двинулась к двери.
Она уже закрыла лавку, справедливо полагая, что в такую непогоду желающих отведать свежей выпечки уже не будет. Поэтому теперь она, раздраженно отодвинув засов, открыла только верхнюю половину двери и с грохотом опустила деревянную доску, служившую прилавком, на котором отпускали товар припозднившимся покупателям.
За дверью стоял изможденный сутулый человек. Фрау Бутц сразу его узнала. Этот музыкантишка снимал у них каморку на чердаке и все время задерживал арендную плату. Она часто видела, как он бродил по улице с маленькой дочерью, неизменно держа скрипку в сухих жилистых руках. Его убогие лохмотья не спасали от холода, он весь дрожал на пронизывающем ветру. «От этого покупателя большой выгоды не будет», – с брезгливостью подумала фрау Бутц, но все же приняла протянутую монету.
– Добрый день, фрау Бутц. Два пирожка с повидлом, пожалуйста, – сказал музыкант и зашелся в судорожном приступе кашля.
От слабости он был вынужден опереться о стену, чтобы не упасть.
«Кожа да кости, – подумала жена пекаря. – Сразу видно, что его дни сочтены». Правда, он и раньше не выглядел здоровым. За те пять лет, что он снимал у них жилье, фрау Бутц уже не раз предрекала ему скорую смерть. Однако музыкант был на редкость выносливым человеком, и каждый день в любую погоду у фонтана на Рыночной площади можно было услышать нежные звуки скрипки. На фрау Бутц они всегда наводили непонятную тоску и рождали в сердце смутную тревогу, словно она потеряла важную вещь и никак не могла ее найти.