Дочь леса - стр. 23
Романа пока не посещала бредовая мысль о разумности Леса, но годы учебы не прошли зря. То, что местная флора представляет собой сбалансированную замкнутую экосистему, чутко реагирующую на любые вмешательства, для него представлялось несомненным. Теперь появилась надежда: если он успешно выполнит все задания, может, на зависть другим, его примут в исследовательский отдел «Экофлора»? Ему очень этого хотелось, другой возможности применить свои способности на Форестане он не видел.
С самого раннего детства, несмотря на запреты и наказания отца, Рома любил в одиночку прятаться и играть среди деревьев, подальше от сверстников и взрослых. Как только выдавалось свободное время, он углублялся в дебри не захватчиком или хозяином, а смиренным наблюдателем таинственной жизни. Его неодолимо влекло в чащу, только здесь его поджидали покой и расслабление. Все его детские проблемы, обиды, плохое настроение улетучивались без следа среди неохватных стволов, бросавших вызов гравитации. В Лесу у него возникало ощущение, будто он очутился дома после долгого отсутствия. Ему казалось, заросли вокруг воспринимают такое отношение и не просто терпят присутствие чужака, но давно принимают за своего.
Поверив всевозможным страшилкам, колонисты запрещали детям приближаться к чаще. Роману, выросшему тут и с детства любившему лазить по зарослям, это казалось нелепым и смешным. В Лесу он никогда не испытывал страха, чувствовал себя небывало свободно, и все окружающее воспринималось им давно знакомым и близким, тем, без чего просто невозможно жить.
Ему представлялось, и Лес отвечает тем же, становится понятнее и ближе. Он видел, что там, где люди особенно настойчиво уничтожали заросли, незамедлительно следовал решительный ответ, от которого страдали фермерские хозяйства. Поврежденная или уничтоженная растительность буйно восстанавливалась и с лихвой возвращала утраченные позиции.
Вдали от дома Лес начал осознаваться Романом почти родным. Все чаще ему хотелось бросить учебу и очутиться под сенью зеленых великанов, манивших с первых мгновений сознательной жизни. В Лесу даже воздух ощущался иначе – объемным до осязаемости, наполненным ароматами прелых листьев, медвяных цветов и душистых трав. Только здесь дышалось полной грудью, легко и свободно, как нигде в тех местах на равнине, которые ему успел показать отец.
Воздух заполнял легкие до альвеол, снимал усталость и придавал силы. Он пьянил то ли чрезмерным содержанием кислорода, то ли переполнявшими каждый его глоток живительными ароматами Леса, то ли чем-то еще неведомым. При этом не терялась четкость мышления, напротив, мысль становилась не только ясной, но многомерной и всеохватывающей. Роман воспринимал тогда многое совсем в ином свете, как бы со стороны, приобретая способность проникать в самую суть вещей. Жизнь вокруг становилась понятной и целесообразно устроенной в мельчайших проявлениях и множестве видимых связей причин и следствий. Неведомо каким образом, но он постигал здесь новые понятия, и многое до того расплывчатое и запутанное становилось для него простым и разгаданным, не теряя при том своей внутренней сложности.
Он не раз замечал, как подобное состояние многократно усиливалось вблизи, казалось, физически излучавших мощь кытов. Древесные левиафаны здешнего мира вызывали у Романа особое восхищение, он испытывал перед их почти осязаемой силой языческий трепет. Неохватные стволы с непостижимой легкостью, будто смеясь над силой тяжести, возносились вверх на десятки метров. Они служили главной опорой жизни Леса, его надежным живым каркасом.