Дочь кузнеца, или Секреты Cредневековой стоматологии - стр. 12
Едва я мысленно произнесла свое имя, как услышала, что кто-то произносит его на улице, во дворе. Выходить или нет? Мало ли кого я встречу… А с другой стороны, сидя в каморке, многого не разузнаешь. Потому решила рискнуть.
Толкаю скрипучую входную дверь и крадучись выхожу во двор.
В самом дворе никого нет, кроме кудахчущих кур и чавкающего поросёнка. Голоса, которые я услышала, раздаются из-за высокого неокрашенного забора, ограждающего наш двор. Ну, это и хорошо, можно подслушать, не выдавая своего присутствия. Прислоняюсь к доскам ограды и вдруг замечаю довольно широкую щель. Как же мне повезло – смогу не только слушать, но и смотреть!
Прильнув к отверстию, увидела такую картину: неподалеку от нашего забора, на песчаной дорожке стояли две женщины средних лет, которые громко болтали, временами бросая взгляды в сторону нашего дома.
Судя по всему, сплетничали они уже довольно давно и о чем-то интересном – слишком много жестов и эмоций. Это типичные крестьянки, очень схожие друг с другом. Обе ширококостные, сбитые, румяные. И одежда у обеих одинакового кроя: длиннополые платья из толстой ткани, невзрачные, выцветшие передники, пестрые чепцы на головах, на ногах несуразного вида деревянные башмаки. У одной из селянок в руках большая корзина, накрытая грязным холстом, а другая держала на веревке живую беленькую козочку, которая всё норовила вырваться и сильно мешала беседе. Тут я опять услышала своё имя.
– Ну, вот так всё и было, кумушка Агнесса, – продолжила разговор женщина, которая на вид казалась постарше. – Бедная Лира! Хорошая же девка, уж за что её так Господь наказал? Видала я нынче поутру старую Мэгги, говорит, больная наша так, мол, и не очнулась. Неужто у старого Лидса опять похороны в доме будут? Жену эвон когда еще на тот свет проводил, да сколько ребятишек у него во младенчестве померло, одна вот Лира и выжила. И за что ему такое наказание? Кузнец он знатный, на всю округу славен мастерством. Да и сам он мужик степенный, трезвый. Смолоду завидным женихом был. Эх, сколько же девок тогда за ним бегало, хотя он в те годы еще только подмастерьем у покойного Биггса трудился. Грешным делом и я на Джона-то заглядывалась – парнишка толковый, работящий, из доброй семьи, и красавцем каким был в ту пору… А сейчас вот, поди ж ты, опять ему испытание свыше. И ума не приложу, что за напасть такая на кузнеца-то нашего?
– А то и скажу вам, кума Бертина, что все это по грехам его, – напыщенно произнесла собеседница. – Неужто вы не знаете, что кузнецы – все сплошь колдуны? Все равно, что в огне адовом, целый день жарятся в своих кузнях, сами чёрные, не краше дьявола. А, думаете, кто им меха-то раздувает? Черти, не иначе. А нечистая сила, она ведь, кумушка, до поры до времени помогает, а уж потом и спросит с треклятого колдуна втройне. Этот Джон, он и в церкви-то редкий гость, говорят, даже преподобный отец Стефан очень на него сердит за что-то. А известно, за то самое! За ворожбу! Глаз, говорят, у кузнеца дурной, уж не он ли на нашу округу прошлогодний неурожай накликал?
– Да что же вы такое говорите, кума Агнесса! – принялась негодующе возражать крестьянка с козочкой. – Это Джон Лидс-то колдун? И как у вас только язык повернется! Настоящий он христианин, праведный: и на храм сколько жертвовал в хорошие времена, и рыцарей-то скольких для походов на Святую землю оружием снарядил без всякой мзды! А что отец Стефан на него зол – так то совсем другие, старые счёты меж ними…