Дочь Клеопатры - стр. 35
В самом конце портика располагался триклиний (здесь обедали все домашние), а за ним, ближе к баням, – еще комнаты.
– Это моя спальня, – рассказывал Марцелл. – Это мамина. – Он указал на широкие створки, украшенные садовым пейзажем. – А это ваша.
Деревянная дверь распахнулась, и Александр не удержался от изумленного вздоха.
Комната была просто великолепна. Прикрытые занавесками окна выходили на балкон, где в расписных урнах росли пальмы самых разных видов. В Египте нам не доводилось видеть ничего подобного. Одна-единственная картина, три широкие кушетки вместо кроватей – и все-таки подлинно роскошная обстановка: четыре кресла, украшенные слоновой костью; светильники в виде трехголового Цербера, несущего пламя на кончике бронзового змеиного хвоста; складной стул из кедра, три столика и столько же тяжелых сундуков. Комнату готовили для троих, вот только Птолемей не доплыл до Рима. Я сморгнула слезы с ресниц, отгоняя мысли о родине. Северную стену покрывали росписи со сценами из Гомера, чтобы, засыпая, мы могли вспоминать величайшего поэта, рожденного на греческой земле. Мне удалось различить Агамемнона, Ахиллеса и даже Одиссея.
– Я думал, мы будем жить как пленники, – произнес Александр.
– В доме моей матери? – оскорбился Марцелл. – Вы гости.
– Цезарь убил наших братьев, – сурово напомнила я. – А завтра нас провезут по улицам напоказ.
Племянник Октавиана помрачнел.
– Дядя избавится от любого, кто может стать врагом даже в будущем. И окружает себя только полезными людьми. Его жена – в то же время его секретарь, а моя мама дает советы по части Сената. Агриппа всегда пригодится на случай войны, а Юба прекрасно знает людей и служит надежной охраной. Думаете, он бы хоть раз посмотрел на меня, не будь я старшим сыном своей матери? Тоже в некотором роде польза. Но здесь, в этом доме, – решительно закончил он, – вы наши гости.
За нами вошли рабы с окованными железом сундуками, доставленными из Александрии. Очень хотелось проверить, что из вещей Цезарь оставил, а какие велел забрать, но тут появилась Октавия.
– Пора, – торопливо сказала она. – Марцелл, отведи Александра к себе, пусть облачится в то, что разложено на твоей кушетке. Диадему можно оставить, а вот хитон и сандалии будут не к месту.
Тут я заметила рядом с ней на пороге необычайно красивую женщину лет двадцати, с длинными волосами цвета солнечного меда.
– Salve, Галлия, – радостно улыбнулся Марцелл.
Она слегка наклонила голову.
– Рада, что вы невредимым вернулись из путешествия, хозяин.
Обращение «хозяин» говорило о положении рабыни. Однако ее туника была расшита золотом.
– Селена, – обратилась ко мне Октавия, – это наша рабыня Галлия. Мы поможем тебе подготовиться к пиру и нарядиться так, как принято в здешних краях.
– Рада знакомству, госпожа.
Красавица улыбнулась. Такие лица, наверное, снились художникам Александрии. Она походила на статую, высеченную из мрамора, и я подумала: может, это одна из двадцати тысяч женщин, вывезенных Цезарем в рабство после завоевания Галлии?
– Почему бы нам не пройти в купальню? – спросила она по-латыни с легким акцентом, старательно произнося слова, и указала на угловую дверь, за которой располагалась массивная ванна из бронзы.
Один поворот рукояти – и с потолка из особой трубки полилась горячая вода. На стене висело большое зеркало из полированной бронзы. Мозаики на полу изображали нимф и морских дев. В углу притаился треножник, нарочно припасенный, чтобы согревать комнату в более прохладные ночи.