Дочь кардинала - стр. 27
– Он все-таки это сделал, – едва дыша, говорит она, рассматривая сундуки с мехами, которые отправил ей отец. – Отец отобрал у нее все богатства. Это же ее меха. – Она прячет лицо в роскошные шкуры, чтобы неожиданно удивленно вскрикнуть: – Понюхай! Они все еще пахнут ее духами! Он забрал ее меха и заберет ее благовония. Он говорит, что мне будут принадлежать все ее меха из королевских гардеробных и что они пойдут на украшение моих платьев. Он пришлет мне ее украшения, парчу, шитые золотом платья, которые подошьют так, чтобы они были мне в пору. Он уже это делает!
– Неужели ты сомневалась в том, что будет именно так? – спрашиваю я, поглаживая пальцами кремовую шкурку горностая с темными пятнышками, меха, положенного только королям. Все накидки Изабеллы будут оторочены этим мехом. – Он победил короля Генри и держит его в заключении. Теперь он победил короля Эдуарда и посадил его под стражу. Я иногда представляю, как он верхом на Вороне едет по всей Европе и остановить его никому не под силу.
– Два короля в застенках, а один на троне? – спрашивает Изабелла, откладывая меха в сторону. – Но как такое может быть? Может ли третий король чувствовать себя в большей безопасности, чем предыдущие два? И что, если отец вдруг пойдет против Джорджа так, как он пошел против Эдуарда? Что, если планы отца не просто не принимают меня во внимание, но и предполагают пожертвовать мной? Что, если создатель королей захочет после Джорджа посадить на трон нового короля?
– Ему не к чему этого хотеть, и сейчас для него важна только ты и Джордж, а ты сейчас носишь под сердцем наследного принца, его внука, – уверенно отвечаю я. – Он сделал все это ради тебя, Изабелла. Он возведет тебя на трон и сохранит его за тобой, и тогда следующим королем будет Невилл. Если бы он сделал подобное ради меня, я была бы так счастлива! Если бы это было сделано ради меня, я была бы самой счастливой девушкой во всей Англии.
Но Изабеллу нельзя назвать счастливой. Ни я, ни мать не можем понять, почему она не торжествует. Мы думаем, что она утомлена беременностью, когда она перестает выходить на прогулки ясными холодными утрами и не находит радости в чистом осеннем воздухе. Она тревожится, в то время как все мы, ее верная семья, полны ликования, торжествуя от того, какого положения мы добились. Потом однажды во время ужина объявляют о прибытии конюшего моего отца, самого верного и надежного слуги в доме отца. Пока он идет по просторной зале, разговоры вокруг стола стихают, и все присутствующие в полном молчании наблюдают за тем, как он протягивает матери письмо. Она принимает его, не скрывая удивления от того, что тот позволил себе войти в этот зал грязным, в пыльной с дороги одежде, но его мрачное лицо не оставляет сомнений в важности принесенных им известий. Мать смотрит на печать на письме и узнает герб отца: медведя и копье, потом так же молча встает и уходит вверх по помосту в свою комнату.
Мы с Изабеллой и еще дюжиной придворных дам продолжаем обедать, стараясь сохранить спокойствие под пристальным наблюдением всех присутствующих в зале, но при первой же возможности встаем из-за стола, чтобы удалиться в приемную, находящуюся возле жилых комнат, и подождать новостей там. Мы изо всех сил изображаем непринужденную беседу, ни на секунду не забывая о запертой двери, ведущей в покои матери, и царящей там мертвящей тишине. Если это были известия о смерти отца, ведь мать бы наверняка плакала? Она вообще плачет? Я никогда не видела мать в слезах. Внезапно я замечаю, что всерьез задумалась о том, умеет ли моя мать плакать, потому что, сколько я ее помню, ее лицо всегда было суровым, а глаза сухими.