Дочь дракона - стр. 8
– Зараза! – в следующую секунду он уже торопливым шагом направлялся в сад, сам не зная зачем и с какой целью. Его чувства искали выхода в движении.
У него было основание сердиться. Затекла шея, глаза устали от дорожной пыли; а им ещё предстояло двести верст отмахать обратно.
Я прогоняю с ужасом разрозненные тени
Скелетов прошлого, гарцующих внутри…
Натренированный слух короля уловил слова чьей-то чувственной песни. Хотя во дворе было совсем пустынно: лишь кое-где стояли пустые бочки, да телега под козырьком закрывалась от палящих лучей. Из конюшни доносилось редкое тоскливое ржание; ставни всех пристроек, где прятались немногие животные, были наглухо закрыты.
Он настолько увлёкся поисками источника голоса, что едва успел вовремя почувствовать приближение двух взвинченных монахов:
– Двор должен быть подметен не менее тщательно, чем прочитаны вечерние молитвы, – ругал один другого.
Надар увидел сваленные в беспорядке мешки и ящики. Он угадал, неприветливый служитель – кто-то вроде местного эконома. Звонкий голос, тянущий песню, то ли печальную, то ли жизнерадостную опять привлекал к себе. И он замер на месте:
…О той стране я слышала ещё в прошлой своей жизни,
Сидя в красивой клетке.
Идёт время, но ничто не может даже приблизительно сравниться
С этим образом и наполнить его явью…
И пошел он на голос дивный. К распахнутым дверям часовни. Насколько ему было известно, мирянам полагалось пользоваться только этим входом. Внутри было практически пусто. Если не брать в расчет невысокого, худого как палка старика, который сидел на скамье, сложив узловатые от тяжелой работы руки на коленях.
Песня прекратилась внезапно, словно оборвалась. Его появление как будто взволновало и даже смутило чудесную певицу.
Он поспешил сказать:
– Не помешаю?
Мир входящему… – так и не донеслось в ответ. Хрустя по утоптанному насту, Надар остановился, удивлённый не приветливой атмосферой молитвенного зала, но затем зашагал дальше.
В воздухе кружилась пыль, шаги его звонко отражались от стен. Никакой росписи, мозаик – никаких украшательств – только тесаный камень и рассеянный свет от свечей. Может быть, в солнечную погоду, когда ставни открывали нараспашку, скамьи наполнялись почтенными старцами, а вдохновенный аббат начинал мессу, здесь и ощущалась подлинная благодать. Теперь же старая часовня дарила умиротворение лишь дохлым мухам на полу. Надар с трудом заставил себя улыбнуться как можно более приветливо. Он поздоровался с монахом, но тот и не думал отвечать.
– Я услышал дивный женский голос, он доносился именно отсюда, если мне не изменяет слух… Кто это пел?
Голова монаха была покрыта капюшоном, из-под которого прожигал насквозь неумолимый взгляд фанатика.
– Эм… Ладно. Час, конечно, не слишком урочный, но где тут можно исповедаться? Раз уж я здесь,так сказать…
Молчание.
– Брат Доран дал обет молчания, – послышался, то ли вблизи, то ли издали, голос певуньи.
Надар медленно обернулся, прищуриваясь. Источник голоса мелькнул и исчез, будто его и не было.
– Кое-кто считает его напыщенным гордецом, но вы не подумайте плохого, – продолжала вещать незнакомка. – Если бы надо было указать праведника на этих землях, я бы без колебаний выбрала его. Сама скромность и трудолюбие!
– Я ничуть не удивлен. В его взгляде горит настоящий божественный огонь, – пробормотал с иронией Надар. – Ничего не понял. Вы монахиня или мирянка?