Дочь алхимика - стр. 8
Переписка с Алешей Никитиным мною велась на протяжении последнего года. Начавшись с прошлого лета, когда мне было позволено повидаться с дедом в его старом поместье, она стала постоянной, во многом поддерживая нас обоих. Конечно же мы не любили друг друга, но обманываться насчет любви в аристократическом обществе по меньшей мере глупо. А вот дружба – она навсегда.
Так уж случилось, что мы оба принадлежали к высоким родам империи и потому с детства понимали: честь и интересы семьи должны стать выше собственных желаний. Алеша хотел писать картины, я же… После утраты матери и не менее болезненной потери связи с отцом мне хотелось просто жить. Не в стенах пансиона и не в дальнем поместье старого мужа, выбранного родом. Если бы наши мечты исполнились…
Я мигом прогнала запретные мысли. О чем еще известно маркизу Левшину?
Но минута почти заканчивалась, а Николай Георгиевич продолжал наблюдать за мной с нескрываемым интересом. Пришлось ответить:
– Я давно не получала писем от господина Никитина. Старая дружба, мы были знакомы с детства…
– Госпожа Ершова! – Узкое пространство кареты делало голос маркиза не просто громким – оглушительным, что заставило меня сесть ровнее. – Вы обещали не лгать. А еще… – многозначительная пауза, – помогать во всем короне. И мне лично.
Маркиз сложил руки на груди, словно закрываясь от меня, и его взгляд стал еще более жестким.
– Последнее письмо пришло накануне, верно? Оно сохранилось?
Я кивнула. Письма хранились мной с особой бережностью, и в безопасности тайника я была уверена. Стоило только отодвинуть дальний край ковра в моей комнате, после чего приподнять крайнюю дощечку у шкафа. Она с гвоздем и поэтому никогда не привлечет внимания. Но гвоздь этот расшатан, а под ним – широкое пространство до земляного пола. Там ведь лежат не только письма…
– Переписку изыму завтра. – Левшин казался непреклонен. – Надеюсь, она хранится у вас в конвертах?
Настороженно кивнула:
– Да, но…
– Вы, видимо, не знаете, – Николай Георгиевич безжалостно растаптывал меня словами, – но вашего поклонника уже с полгода нет в столице. Впрочем, как и в самой империи.
Он ненадолго прервался, зорко следя за малейшим изменением в моем поведении, после чего подвел черту:
– Скандал о запретной связи с наследной княгиней прогремел на весь Петергоф, приведя его императорское высочество в ярость. Старому графу Никитину пришлось лишиться половины состояния, чтобы вина отрока ненадолго забылась, а сам он спешно выехал к Лигурийскому морю. Но ведь ваши конверты – не из Италийских земель?
Пораженная услышанным, я едва понимала, о чем говорит маркиз. Скандал с наследной княгиней? Неужели Хвойный так далеко от Петергофа, чтобы слухи настолько мерзкого свойства не долетели до нас? Или же все это из-за связи с семьей самого императора? Скрывалось?
Я терялась в догадках, но больше всего тревожило другое.
– Конверты приходили обычные, местные. На желтоватой бумаге дурного качества – чтобы их не вскрывали.
– Почерк?
– Алешин.
Маркиз на минуту задумался, тихо проговорив:
– Ваше дело, госпожа Ершова, с каждой минутой становится все интереснее. – Взгляд его потемнел. – После изъятия письма будут подвергнуты исследованию на духовной друзе. Если окажется, что рука – ваша…
Я не сразу поняла, о чем говорит маркиз. Моя рука… но зачем? И лишь спустя мгновение отвратительная догадка опалила щеки: