Добыча золотого орла - стр. 29

– Что «почему»? – ворчливо осведомился Максимий.

– Ну… э… почему тогда командующий его не наградил?

– Уж тебе ли не знать, Макрон, – награда центуриона зависит не только от заслуг, но и от удачи. Как доложат командующему или легату, как у него душа ляжет. Одни остаются ни с чем, тогда как другим…

Максимий многозначительно взглянул на Катона…

– Награды, похоже, преподносят как на блюде. Что поделаешь, так устроен мир. Ты с этим согласен, центурион Катон?

– Так точно, командир, – отчеканил Катон, заставив себя улыбнуться. – В нем много несправедливостей.

– Несправедливостей? – повторил, словно передразнивая, Максимий. – Да, это правильное, верное слово. Ты ведь небось и много других таких знаешь?

– Командир?

– Ну, у тебя на уме полно всяких хитрых словечек, чтобы меня подначивать?

– Командир, да у меня и в мыслях ничего такого…

– Ладно, расслабься.

Максимий ухмыльнулся, пожалуй, слишком широко и поднял руку.

– Все в порядке, парень, никакого вреда и никаких обид. Если ты провел большую часть жизни не в строю, обучаясь ратному делу, а засунув нос в пыльные свитки, с этим ведь ничего не поделаешь, верно?

– Так точно, командир, – буркнул Катон, глядя себе под ноги, чтобы скрыть одолевавший его гнев. – Но я стараюсь это исправить.

– Конечно, парень, а как же иначе, – прогромыхал Максимий, подмигивая Антонию и Феликсу. – Все ребятишки чему-то учатся рано или поздно.

– «Рано или поздно» – это когда, командир?

На сей раз Катон взглянул командиру прямо в лицо, и Максимий, приметив в глазах юного центуриона искорки гнева, слегка улыбнулся и похлопал Катона по плечу.

– Это всего лишь фигура речи, сынок. Ничего больше. Уразумел?

– Так точно, командир, – отчеканил Катон с легким кивком. – Могу я вернуться к своим бойцам?

– Да не дуйся ты, Катон.

Это, конечно, тоже было подначкой, и Катону было непросто справляться с накатывавшим на него гневом. Он прекрасно понимал, что Максимий намеренно пытается вывести его из себя, чтобы выставить посмешищем в глазах остальных центурионов. Его так и подмывало ответить тем же манером, высказаться в свою защиту, указать на свои заслуги, на украшающие его портупеи награды. Но это было бы бессмысленно и глупо. У того же Максимия, да и у других заслуженных центурионов наград было куда больше, и вряд ли ему удалось бы упрочить свой авторитет с помощью неуместного хвастовства. Тех, кто уступал ему заслугами, выпячивание таковых могло только задеть, что тоже не добавило бы юноше популярности. Ну а уж любая попытка открыто возмутиться поведением Максимия была бы прямым нарушением субординации, что могло лишь усугубить ситуацию. Как ни крути, а ему оставалось лишь скрепя сердце терпеть сложившееся положение, постоянно ожидая со стороны Максимия еще каких-нибудь колкостей. В конце концов, тот не более чем использовал преимущество своего статуса, и Катон отдавал себе отчет в том, что тут уж ничего не попишешь. Худшей несправедливостью казалась открытая поддержка командира некоторыми его товарищами центурионами. «Оставалось одно – не поддаваться унынию, не дать себе сорваться или сломаться и ждать, когда все переменится к лучшему», – мысленно убеждал себя Катон с горестной улыбкой.

А ведь в глубине души он считал, что готовить настоящих солдат армия могла бы и не только такими способами. Тяготы военной службы являлись не только физическими, но, неизбежно, и моральными, но усугублять последние не видел ни малейшего смысла. Максимий, однако, смотрел на это иначе, а при таком подходе было очевидно, что он доведет Катона до срыва с той же неизбежностью, с какой ночь сменяет день. Единственным разумным решением, пришедшим Катону в голову в сложившейся ситуации, было просто держаться от Максимия подальше и постараться попадаться ему на глаза как можно реже.