Размер шрифта
-
+

Добрые люди. Хроника расказачивания - стр. 20

Глава шестая

После смерти снох Долговых – Наташи и Полины – на Екатерину Ивановну свалилось великое горе и великая забота. Шесть девочек, считая родных, две пары лошадей, две пары волов, четыре коровы, двенадцать голов молодняка, пятнадцать овец, которые дали по два ягненка, четыре гнезда уток, два гнезда гусей, две свиньи супоросых, две свиньи с поросятами, по десять поросят под каждой, шесть боровов и кур штук пятьдесят. Всё хозяйство принадлежит девочкам-сироткам. Екатерина Ивановна со своими двумя девочками имеет: пять кур, петуха, пять овец и десять ягнят. У неё нет ни коров, ни лошадей, ни волов, однако все хозяйство легло на её плечи. Именно на плечи и на голову, а не на руки, так как руки и ноги её покрыты экземой. Она ничего не может делать, даже умыть себя.

Екатерина Ивановна – баба хозяйственная и расторопная. Она быстро, с помощью двоюродного брата Ивана Никитовича, нашла себе помощников. Присматривать за девочками взяла девушку Лизу с хутора Филинского, готовить еду, печь хлеб пригласила Марию Фоминичну Ярмилову, ухаживать за лошадьми и свиньями – Ивана Семёновича Устинова, за крупным скотом и овцами – Ивана Павловича Белова, его редко кто звал по фамилии, чаще по масти. Когда он шёл без головного убора, то казалось что идёт он в белом, хорошо подсинённом платочке. Поэтому его звали: «Иван Белый», «Иван Сивый», «Иван Синий», но он не обижался. Люди с охотой шли помогать Екатерине Ивановне. Она платила всегда больше, чем обещала, и сверх всего давала детишкам кусок сахара и одежонку-обувчонку.

Двоюродный брат Кати, Иван Никитович Попов, однорукий будёновец, секретарь волостного совета, почти каждый день заходил к Кате, узнавал, какая нужна помощь.

В этот раз он, не успев закрыть калитку, громко сообщил:

«Катя, радостная весть! Михаил Иванович демобилизовался и идёт домой. Первого октября по новому стилю он будет в Михайловке. Просит прислать подводу, если есть такая возможность, а нет, так он легко придёт пешком. Он полностью здоровый человек». Потом Иван Никитович прочитал телеграмму по бумаге. Катя повернулась на восток:

– Господи Иисусе Христе, сыне Божий! Слава Тебе, слава! Услышал молитвы мои, – она сотворила крестное знамение забинтованной рукой.

– Пойдёмте, казаки, в стряпку, я вас угощу с радости великой.

Мария Фоминична, по указанию Кати, поставила на стол бутылку и закуску: соль, баранину и хлеб. Выпили, закусывая, разговорились:

– Встречать поеду я, – сказал Иван Семёнович.

– Ещё две телеграммы из Балашова. Идут из госпиталя наши казаки-будёновцы, а как и на чём жёны их будут встречать?

– Иван Семёнович, надо готовить большую арбу. Ты заберёшь из Михайловки всех, кто к нам, а я с Марией Фоминичной сготовлю харчей на всех на три дня. Иначе как Христина Тимофеевна встретит своего мужа Ивана, когда ей и поехать не на чем, и одеть-обуть нечего. Когда очнулась от тифа, встала сама грязная-мазная, вонючая и четыре трупа рядом: двое детей и мать с отцом. Перины и одеяла попрели, вшей в них – несметная сила. Сундуки разбиты и ограблены. Амбары разбиты. Припасов никаких. Только картошка-моркошка да свёкла на огородах остались. Капусту и тыквы поел бродячий скот. А скот поели красные солдаты. Солдат этих прозвали «саранчой», потому что их было очень много, они не помещались во дворах и всё уничтожали на своём пути. «Саранча» стояла в станице Прихопёрской чуть больше месяца, принесла тиф и разграбила, что могла.

Страница 20