Добром-лихом, а добыть надо! - стр. 5
После окончания гражданской войны потянулись в город разные люди и устраивались сами, как могли. Если была возможность, строили себе дом или полуземлянку. Конструкция у всех зданий была одинаковая, в основном каркасная: на фундамент из чего придётся ставили вертикально доски шириной в двести миллиметров, которые потом обшивали снаружи и изнутри другими досками потоньше или кусками фанеры, а то и просто толью[1] по каркасу; между досками засыпали смесь сырых опилок с золой (шлаком), а то и просто землёй. Тепло такая «шуба» держала плохо, зимой в домах было холодно и сыро, а ещё их обитателей легко можно было определить по запаху шлака и сырости. Запахом этим были пропитаны и люди, и одежда их, и мебель.
Смотришь на названия улиц – 1-я, 2-я… 30-я Северные, Линии, Рабочие, Чередовые, Транспортные, Железнодорожные… – это всё частный сектор, где дороги грунтовые вечно разбиты, не проехать, особенно весной и осенью; вода из колонки, туалет на улице, а помои сливаются в ямку чуть в стороне от пешеходной дорожки или в придорожную канаву. Не к себе же во двор? Так живут многие и поныне, в первые десятилетия двухтысячных годов.
В Казачьей слободке, в отличие от других районов города, всегда было почище, дома, как говорилось уже, были хоть и старые, но добротные; дорог, правда, хороших было мало. Как-то приехали из Германии гости к омскому архиепископу Феодосию, он там же в слободке жил, и так они удивлялись запущенности городского хозяйства. Один из них, городской глава небольшого немецкого города, по специальности архитектор, тяжело вздыхая от поездки к дому архиепископа, говорил: «Если бы у нас такой казус с дорогами случился, я бы сам вышел с лопатой и людей вывел. Иначе бы меня переизбрали…» Удивил так удивил немец – у нас и так переизбирают, переизбирают мэров, архитекторов… а дорог хороших и поныне нет.
К дому Громановских подъезд был хорош, не без ухабов, но в асфальтовом покрытии, хотя и очень старом. Это было большое везение. А ещё в дом заходил водопровод и канализация. Отопление, правда, оставалось печным; но что поделаешь, зато когда хотели, топили печь, а когда тепло становилось, прекращали. Газ подвести обещали. К дому прилагался участок земли, правда, махонький – сотки четыре. Как говаривали раньше: «кошка ляжет – хвост протянет»; на этих четырёх сотках и дом стоял, и ютился рядышком сарайчик, оставался пятачок, куда втиснулся хозяйский «Ларгус». Свободной оставалась лишь неширокая огородная полоска вдоль забора. Вот и получалось, что даже если бы новые хозяева захотели, то места для дерева на участке всё равно бы не нашли, и стоять этому дому голым без кустиков-деревьев, как и другим.
Сибирь глаз яркими красками мало радует. Особенно непривычна небогатая цветовая палитра её для тех, кто приезжал сюда из южных мест. Они сразу замечали разницу и отмечали, что природа и без морозов здесь более сдержанная и суровая. Пока небо над головою голубое и солнце светит, скромность лесов и полей не так в глаза бросается, а как соберутся облака свинцово-серые, то небеса, и земля, и река Иртыш одного цвета становятся – серыми. В такую пору кажется, что пропитывает этот свет всё вокруг; тоскливо становится. Пока ещё январь бело-голубым раскрашивать начнёт…