До рая подать рукой - стр. 22

И тут по спине Микки пробежал холодок: на мгновение ей словно удалось заглянуть под лицо-маску, скрывающую душу их юной гостьи, и увидеть под ней картину, не столь уж отличающуюся от ее внутреннего ландшафта: тревогу, злость, отчаяние, ощущение собственной никчемности. Если б она спросила об этом Лайлани, девочка стала бы все отрицать, но Микки знала, что не ошиблась. Все это она многократно лицезрела в своей душе.

Но щелочка, в которую заглянула Микки, затянулась столь же быстро, как появилась. Глаза блестели от чувств, но дымка рассеялась. Лайлани перевела взгляд с деформированной руки на улыбающуюся Дженеву. Улыбнулась сама.

– Миссис Ди, вы сказали, что грабитель, очевидно, выстрелил в вас.

– Видишь ли, я, разумеется, знаю, что он в меня стрелял, но в памяти этого не осталось. Я помню, как он стрелял в Вернона, а мое следующее воспоминание – больничная палата, четырьмя днями позже.

– Пуля фактически не пробила ей голову, – добавила Микки.

– Она у меня слишком прочная, – с гордостью заявила Дженева.

– Просто повезло, – уточнила Микки. – Пуля не пробила череп, пусть он и треснул, а отрекошетила от него и пробороздила скальп.

– Тогда как же у вас, миссис Ди, перегорели проводки? – спросила Лайлани, постучав себя по голове.

– Трещина в черепе, – ответила Дженева. – Кусочки отлетели в мозг. Плюс кровоизлияние.

– Хирурги вскрыли череп тети Джен, словно банку с фасолью, – пояснила Микки.

– Микки, дорогая, не думаю, что об этом следует говорить за обеденным столом, – мягко укорила племянницу Дженева.

– За нашим я и не такое слышала, – заверила их Лайлани. – Синсемилла полагает себя фотохудожником и, когда мы путешествуем, обожает фотографировать автоаварии. Чем больше крови, тем лучше. И за обедом любит рассказывать, кого она видела размазанным по асфальту. А мой псевдоотец…

– Тот, что убийца, – прервала ее Микки, не подмигнув и не усмехнувшись, словно и не ставила под сомнение тот ужасный семейный портрет, что рисовала им девочка.

– Да, доктор Дум[10], – подтвердила Лайлани.

– Не позволяй ему удочерить тебя, – посоветовала Микки. – Даже Лайлани Клонк лучше, чем Лайлани Дум.

– Ну, я не знаю, Микки, – с детской непосредственностью не согласилась с ней тетя Джен. – Мне нравится Лайлани Дум.

Девочка непринужденно взяла банку «Будвайзера», которую Микки поставила на стол, но, вместо того чтобы налить себе пива, покатала банку по лбу, словно охлаждая его.

– Доктор Дум, разумеется, не настоящая фамилия. Так я называю моего псевдоотца за его спиной. Иногда за обедом он любит говорить о людях, которых убил… как выглядели они, когда умирали, об их последних словах, если они кричали, обделались ли они перед смертью. Его это заводит.

Девочка поставила банку на стол так, чтобы Микки не смогла дотянутся до нее рукой. Тем самым определив свой статус. Назначила себя хранительницей трезвости Микки.

– Возможно, – продолжила Лайлани, – вы думаете, что это интересные байки, пусть и несколько необычные, но позвольте вас заверить, это не так.

– А как настоящая фамилия твоего псевдоотца? – спросила Дженева.

Прежде чем Лайлани успела раскрыть рот, на вопрос Дженевы ответила Микки:

– Ганнибал Лектер.

– Для некоторых людей его имя страшнее, чем имя Лектера. Я уверена, вы его слышали. Престон Мэддок.