Дни затмения - стр. 22
Первый вопрос, который нам Керенский ставит: «Годится ли Алексеев в Главнокомандующие?» Энгельгардт за него. Я говорю, что хотя он не великий полководец для действия на психику масс, но большой работник, знает всю технику, что к нему все привыкли, что он глубоко честен и порядочен. Вообще, младотурки как будто за Алексеева, особенно, когда начинаем разбирать кандидатов. Тут сразу все внимание сосредотачивается на Брусилове>89. Конечно, умен, хитер, как муха, но уж очень ненадежен, как человек. Вообще, нет в нем таких качеств, которые бы ставили его очевидно выше Алексеева, а потому не стоит менять; таково, в общем, настроение младотурок. Но у Керенского что-то на уме. Неужели Брусилов с ним снюхался? Способен. Тогда создается комбинация Керенского с Брусиловым против Гучкова с Алексеевым. Посмотрим.
Керенский затем спрашивает, может ли с успехом Гучков совмещать должность военного и морского министра? Отвечать приходится мне. Говорю, что, по моему мнению, невозможно: слишком много работы… Разговор переходит на членов царской фамилии. Керенский до поразительности ничего не знает про них и подозревает в контрреволюционности самых безобидных. Даем ему подробные оценки. Керенский в восторге от великого князя Михаила Александровича, его корректности и благородства.
Не помню, почему и кем было упомянуто имя митрополита Шептицкого>90. Вспоминаю все сведения львовского консульства и даю подробное описание его антирусской деятельности; также некоторые факты из его биографии. Керенский поражен и восклицает: «А я и не знал и всегда считал его невинной жертвой старого режима». Удивительна неосведомленность новых министров.
Беседа кончается около 3 часов ночи. Забираемся опять в автомобиль Пальчинского. Он развозит нас по домам и по дороге объясняет нам цель сегодняшнего собеседования. По его мнению, Керенский единственный сильный человек, которого выдвинула революция, и мы должны его всячески поддерживать и просвещать. У меня получается впечатление, что Пальчинский предвидит поглощение Гучкова Керенским.
Я считаю, что мое положение не совсем корректно: нельзя сидеть у Гучкова за пазухой, а по ночам бегать на конфиденциальные свидания с другими министрами. Поэтому утром на докладе рассказываю Гучкову в двух словах о происшествии. Он улыбается и говорит, что если Керенский желает ближе знать военные дела, то он, Гучков, против этого ничего не имеет. Чем больше он будет знать, тем это будет для него полезнее (не без ехидства).
Гучков собирается ехать в Ставку и просит меня ехать с ним, но я доказываю, что сие нежелательно, ибо мое присутствие всюду около него создает некрасивое впечатление, что я его любимчик (уже теперь все ко мне лезут за протекциями), мне очень трудно доказывать, что я ни при чем. Кроме того, достаточно извелись генералы Северного фронта на мое постоянное присутствие на совещаниях. В Ставке будет хуже. После некоторого колебания Гучков соглашается. Я его начиняю некоторыми сведениями о Ставке. Гучков уезжает. За него остается Маниковский>91. Организация такова: у министра два помощника: Новицкий>92 по делам Главного штаба и Главного управления Генерального штаба, и Маниковский – по всем довольствующим учреждениям. Последний, как старший, заменяет его в случае отсутствия. Замечательно симпатичный и толковый человек. Мои бумажки подписывает беспрекословно, так как у меня уже выработаны трафареты на все случаи жизни. Раз Маниковский за мной посылает, чтобы я ему помог разобраться с английской военной миссией. Он ни слова не знает по-английски и мало по-французски, а когда дело доходит до техники всяких поставок, то запутывается окончательно. Исполняю роль переводчика, к удовольствию обеих сторон.