Дневники матери - стр. 33

Куда важнее было то, что после стрижки я буду выглядеть достойно. Я выросла с мыслью о том, что приличный вид – это способ выказать уважение. Возможно, мне было бы удобнее в джинсах и старой футболке, но в театр я наряжаюсь в знак уважения к актерам. Я и не думала о том, чтобы надеть спортивные брюки в церковь. В ближайшие дни должны были состояться похороны Дилана, а я не хотела выглядеть как огородное пугало, когда буду прощаться со своим сыном.

Том отвез нас в контору Гари Лозова, где мы встретились с его командой. Так вышло, что мы оказались за столом, заполненном юристами, даже раньше, чем сделали приготовления к похоронам своего сына. Вспоминая об этом сейчас, я понимаю, что мы могли отказаться обсуждать правовые вопросы до похорон, но мы были оглушены своей беспомощностью. Это сближение юридических и личных дел станет образом нашей жизни после Колумбайн, и мы будем с кем-то о чем-то договариваться многие годы. Необходимость заниматься юридическими вопросами тенью легла на наше горе – навсегда. К счастью, мы нашли этичного и сочувствующего нам адвоката, который принял наши интересы близко к сердцу.

Во время встречи Гари кратко изложил правовые аспекты нашей ситуации: судебных исков пока подано не было, но они были неминуемы. Я сидела, оцепенев, пока юристы разговаривали через мою голову. Все еще в шоке, я едва могла понимать, о чем говорится, и просто не могла заставить себя о чем-то беспокоиться. Они вели себя так, как будто на кону стояло мое будущее, но, с моей точки зрения, у меня не было будущего. Моя жизнь закончилась.

Покидая встречу, я спросила Гари о моей записи в парикмахерскую. Подсознательно я уже начала просить его об участии в самых незначительных решениях, осознавая, что я и понятия не имею, как следует себя вести и как поступать. Я все еще была в состоянии зомби. Он мягко сказал мне:

– Я думаю, вы должны делать то, что обычно делаете. Это должно помочь.

Поэтому я позвонила своему парикмахеру и попросила перенести мое время на вечер, чтобы я могла прийти, когда уйдут все остальные клиенты. Она согласилась.

Поздно вечером Том отвез меня в салон и отправился к нашим друзьям, чтобы подождать меня. Парикмахер была очень радушна, но явно чувствовала себя неуютно. Мы не очень хорошо знали друг друга. Это была моя первая попытка выглядеть и вести себя обычно с кем-то, кроме близких родственников и друзей, и я тут же поняла, что она безнадежно провалилась. Я думала, что стрижка волос потребует от меня совсем немногого, но даже эта простейшая социальная активность была сверх того, что я могла вынести. Мне хотелось, чтобы бедная женщина чувствовала себя непринужденно, но я понимала, что она больше никогда не сможет смотреть на меня как на обычное человеческое существо после того, что сделал Дилан.

Темнота за большими витринными окнами первого этажа заставляла чувствовать себя так, как будто меня выставили напоказ. Я с трудом смогла заставить себя посмотреть в глаза тому потрепанному, затравленному существу, которое я видела в зеркале. Парикмахер нервно болтала, а я пялилась на освещенные флуоресцентными лампами витрины магазинов. В разговоре она упомянула, что мать одной из жертв приходила в салон сегодня днем.

Это повергло меня в ступор. Возможно, я сижу в том же кресле, где сидела та, другая мать, а возможно – и под тем же самым пластиковым колпаком. Мысль о том, что мы обе пришли на эту дежурную стрижку, чтобы подготовиться к похоронам наших детей, тронула и ужаснула меня одновременно. На долю секунды я почувствовала, что мы вместе, что я принадлежу к тем людям, которые скорбят.