Дневники Красной Шапочки - стр. 34
– Fishing? (англ. «рыбалка» - прим. автора) – спрашивает он меня, и я киваю в ответ.
– How much? – достаю я из сумочки кошелёк.
– Хаир, – отодвигает он в сторону мою руку с протянутой купюрой и даёт мне свободную стоящую рядом удочку.
Я раскатываю между пальцами хлебный мякиш, пока он не превращается в маленький упругий шарик, насаживаю его на крючок и закидываю поплавок как можно дальше от моста. Я решаю про себя: если я поймаю сегодня что-то в зелёных турецких водах, то я смогу загадать любое желание, и оно обязательно исполнится. Поверхность моря стелется золотыми чешуйками солнечных бликов, все мои грустные мысли словно вымылись из головы прохладными струями, тонкими русалочьими волосами вьющимися из-под моста, и я, глядя на маячок поплавка вдали, начинаю потихоньку дремать с открытыми глазами. И тут я ощущаю эту ни с чем не сравнимую тяжесть в руках, когда леска натягивается, а удило пытается выскользнуть из ладоней. Вспоминаю свою детскую рыбалку на Урале, резко подсекаю, и начинаю аккуратно вести свой драгоценный улов на поверхность воды. Осторожно, чтобы не сорвалась, достаю трепыхающуюся, как тревожное сердце, тонкую серебряную ставридку и отпускаю её в стоящее рядом ведро с водой.
Ко мне сразу же подбегает стайка местных кошек, привыкших, видимо, к угощению в конце рабочего дня. Я возвращаю удочку владельцу и загадываю желание. Меня, конечно же, уже успели сфотографировать с моей удачей проходящие мимо зеваки, и теперь и моё фото пополнило всемирную картотеку туристических видов Стамбула.
Сегодня я хочу найти одну кофейню, в которой была однажды много лет назад. Я бреду вдоль трамвайных путей, и по сторонам дороги мне попадаются всё больше сетевые турецкие кондитерские, которые теперь можно встретить по всему миру. И хотя я люблю липкую сладость пахлавы, и фисташковую нугу, и песочное миндальное печенье с орешками – шекерпаре, я хочу найти именно эту семейную пекарную. Уже отчаявшись и решив, что всё в этом мире рано или поздно закрывается, я вдруг натыкаюсь на знакомую стеклянную витрину в совершенно австрийском стиле. Я захожу внутрь, и словно попадаю в Вену столетней давности: здесь нет традиционных турецких орнаментов и диванчиков, а интерьер – сплошь глубокие мягкие кресла с пухлыми ножками и золочёными подлокотниками, круглые столики из тёмного дерева, глубокий бордовый бархат в обивке диванчиков и стенных панелей и многорожковые люстры, переливающиеся крупными ледяными кристаллами. Все стены увешаны фотографиями и картинами в золотых, с завитушками, рамах. И хотя сейчас самое жаркое полуденное время, в зале кафе полно посетителей. Я сажусь прямо у огромного, в пол, окна, и рассматриваю черно-белые фотографии владельцев и семьи, судя по надписи, ещё в 1895 году открывших это место.
Ко мне подходит официант в белоснежном переднике, красивый этой обжигающей красотой восточных мужчин: с прямым и твёрдым, как ятаган его предков, носом, миндалевидными глазами с густыми ресницами и высокими хищными скулами. Его улыбка словно мягким ластиком смягчает слишком твёрдые черты лица.
– Закажете что-нибудь сразу? – и мне так и хочется ответить, что я бы сразу заказала его! Он кладёт передо мной меню: – Что-то из напитков?
– Да, я буду кофе по-венски и один из ваших десертов.