Дневник законченной оптимистки - стр. 22
А может, не всё так страшно? Ну, правда? Я ведь не БАДы пенсионерам втюхивать буду. Пару месяцев перекантуюсь в доме культуры, а потом найду работу поприличнее. Или буду так вести клуб позитива, чтобы участники быстрей разбежались.
Говорят, неприятные дела категорически нельзя откладывать на потом: чем больше времени они простаивают, тем тяжелей за них взяться. Я задумчиво стряхиваю коричневые крошки в пустую тарелку и торжественно клянусь приняться за программу тренинга позитивного мышления немедленно. В принципе, разработать цикл занятий на какую угодно тему – мне раз плюнуть: у меня красный диплом и многолетний педагогический опыт. Я подымаюсь из-за кухонного стола с лицом полным решимости. Быстрей, быстрей к ноутбуку!
Делаю пару шагов в сторону коридора и вспоминаю, что забыла выпить чаю. Нет, так дело не пойдет. Я выуживаю из холодильника банку с клубничным вареньем и наливаю себе огромную чашку «Дилмы». Незаметно пролетает минут сорок. В голове одна за другой рождаются десятки гениальных мыслей – не зря говорят, что сладкое полезно для мозгов. И вот я снова подскакиваю из-за стола и тороплюсь из кухни, чтобы записать все свои педагогические находки. Но взгляд натыкается на огромную гору грязной посуды на столе… Боже, откуда она здесь? Кастрюля с половником, сковородка с лопаткой, куча тарелок, банок. Если я немедленно всё не вымою, мать отправит меня в ссылку. Трагически вздыхаю и понуро перетаскиваю утварь в раковину.
Вообще-то, я терпеть не могу драить посуду. Еще в детстве предлагала родителям перейти на одноразовые тарелки, но эти ретрограды оказались категорически против. Еще и лентяйкой меня окрестили. Хотя дело не в лени, а в неудобной мойке. Когда я мою тарелки, приходится так сильно наклоняться вперед, что спина превращается в один комок боли.
Свалив посуду в раковину, я открываю кран и долго пялюсь на воду – обычно это хорошо помогает настроиться на предстоящую пытку. Примерно через минуту в голову приходит спасительная мысль: «Какая посуда? Мне же ужин готовить надо».
Нахожу в холодильнике фарш. Обжариваю его, делаю подливку со сметаной, варю макароны… Пахнет так вкусно, что снова хочется есть. Но я отважно пытаюсь побороть аппетит самоистязанием, ну, то есть мытьем посуды. Не помогает. Поясница отстегивается, а есть хочется даже сильней. Бросив намыленную кастрюлю, наливаю себе большую миску подливки и достаю из хлебницы оставшуюся половину буханки.
Наконец (уже смеркается) оказываюсь в своей комнате. На автомате заваливаюсь на диван и закрываю глаза. Какая-то смутная мысль не дает покоя. Внутренний голос уверяет, что я забыла о чем-то важном. А я человек ответственный, поэтому изо всех сил напрягаю память. И от перенапряжения мгновенно проваливаюсь в сон.
***
– Почему ты выросла такой эгоисткой? – будит меня рассерженный мамин голос. – Почему? Я ведь ночей не спала, сил не жалела, чтобы вырастить тебя приличным человеком.
Я не успеваю разлепить глаза, как на спину мне приземляется что-то тяжелое.
– Скачи-скачи, мой поник! – кричит дочь и весело подпрыгивает у меня на пояснице.
– Наверное, это всё гены, – подытоживает мать таким тоном, словно выступает на педагогическом консилиуме. – Ты вся в бабушку, та тоже только о себе и думала.
Я с огромным трудом сбрасываю с себя маленькую наездницу и, перевернувшись, сажусь.