Дневник забайкальского казачьего офицера. Русско-японская война 1904–1905 гг. - стр. 41

Линия огня неприятеля имела более версты протяжения. Когда наши роты показались на пашне, отважно наступая против невидимого неприятеля, началась стрельба залпами вперемежку с пачками. Было безумно продолжать открытую атаку против очевидно превосходных сил, и наши цепи стали спокойно отходить назад, залегая, отстреливаясь и делая короткие перебежки. В это время нам было видно, как густая неприятельская колонна, не менее четырех рот, двинулась по лощине и через лес навстречу нашим охотникам, задумавшим охватить левый фланг противника. Так как скала, по которой лезли охотники, не была видна японцам, то надо полагать, что они были предупреждены об этом движении китайцами, стоявшими на вершине сопки позади нас и делавшими какие-то знаки руками, вероятно, условные сигналы. Было жутко ожидание встречи наших смельчаков с неприятелем, в 5–6 раз его превосходящим. Наконец раздалась в лесу ружейная трескотня, она продолжалась минуть десять, охотники появились опять на опушке леса и стали скатываться вниз со скалы, преследуемые выстрелами сверху.

Я стоял в цепи и разглядывал в бинокль разыгрывающиеся фазы боя; трудно было уследить одновременно за всем, что происходило на большом протяжении, солдаты обращали мое внимание то на ту, то на другую точку, я наводил туда бинокль и знакомил моих случайных товарищей с подробностями, незаметными простым глазом. Этот обмен замечаний и впечатлений сблизил меня с этой простой, но симпатичной средой; я, видно, им тоже понравился, мы весело болтали и шутили, пока не началась работа и для нас. Особый интерес проявился, когда японцы вышли из своих укрытий и стали сами перебегать по той поляне, по которой недавно наступали наши, молодцы-стрелки. Японцы перебегали поодиночке к заранее намеченной складке местности, и когда набиралась туда целая часть, совершенно укрытая от взоров, она открывала огонь залпами по команде своих начальников, которые одни только стояли, и когда цепи подверглись сильному обстрелу, то офицеров вовсе не было видно. Одновременно с наступлением цепей, вышедших из опушки леса, две колонны, силою около двух батальонов, стали спускаться из-за леса в глубокую лощину, по которой шла дорога на Саймацзы. Наша батарея открыла огонь по этим колоннам и по наступающим цепям. Обрадовались солдаты: «Ишь, ловко хватило их», – говорили они.

Действительно, стройное движение неприятеля приостановилось, стих тоже огонь с сопок, которым они нас обсыпали во время перебежек цепей по чистому месту. Но вот что-то прошипело над нашими головами, и далеко сзади лопнула граната. «Как обидно», – подумал я про себя, – «они стреляют бездымным порохом и их батарей не видно, а наши горнушки пускают к небу красивые белые кольца, как делают курильщики». Я поделился своими мыслями с солдатами, а они ответили:

«Никак нет, ваше высокоблагородие, они тоже черным порохом стреляют». «Да где же их батареи», спросил я. «А вон там, за сопкой, что синеет». И действительно, верстах в четырех от нас, позади и сбоку неприятельской позиции, показался дымок, другой, третий, четвертый, пятый, шестой, и пошли лопаться снаряды между нами и над батареей, что была внизу. Наша батарея попробовала отвечать, но ее снаряды не долетали на целую версту; она предпочла убраться совсем и более не появлялась, а могла бы она еще нанести порядочный урон неприятельской пехоте и, быть может, остановить ее наступление; нужно было только менять позиции и становиться за природным укрытием, а не стоять на виду, как это было с начала боя.