Дневник посла - стр. 95
– Немецкая империя – в том виде, как она была задумана, основана и управлялась Гогенцоллернами, – настолько очевидно направлена против французской нации, что я, конечно, не стану пытаться ее защищать. Франция будет чувствовать себя в гораздо большей безопасности, если все силы немецкого мира будут сосредоточены всего лишь в руках Пруссии…
Наша беседа продолжалась уже более часа. После некоторых минут раздумий император заметил, словно он неожиданно что-то вспомнил:
– Мы не должны думать только о непосредственных результатах войны: мы обязаны также заниматься и отдаленным будущим… Я придаю самое большое значение укреплению нашего альянса. Работа, которую нам предстоит осуществить и которая уже стоила нам таких усилий и жертв, будет постоянной только в том случае, если мы будем оставаться вместе. И поскольку мы сознаем необходимость работать ради мира во всем мире, то нужно, чтобы наша работа не прекращалась.
Пока он формулировал это очевидное и необходимое завершение нашей долгой беседы, я мог видеть в его глазах тот же странный, мистический свет, который я заметил в его взгляде несколько минут назад. Его предок, Александр I, должно быть, обладал этим же выразительным взглядом, полным огня, когда он убеждал Меттерниха и Гаренберга в необходимости создания Священного союза. Однако в друге госпожи фон Крюденер чувствовалась определенная театральная аффектация, что-то вроде романтической восторженности. Что же касается Николая II, то он был сама искренность: он скорее старался сдерживать чувства, чем давать им волю, скрывать эмоции, чем проявлять их.
Император поднялся с кресла, вновь предложил мне закурить и непринужденно, самым дружеским тоном заметил:
– Ах, мой дорогой посол, какие чудесные воспоминания мы храним с вами! Вы помните?..
И он напомнил мне о днях, непосредственно предшествовавших началу войны, о той мучительной неделе с 28 июля по 2 августа; он воскресил в памяти даже самые незначительные подробности; особое внимание он уделил обмену личными телеграммами между ним и императором Вильгельмом:
– Он никогда не был искренен, ни на минуту! Он кончил тем, что безнадежно запутался в сети собственных измышлений и вероломства… Вы когда-нибудь смогли бы объяснить смысл телеграммы, которую он прислал мне через шесть часов после того, как мне была вручена его декларация об объявлении войны? Абсолютно невозможно объяснить то, что произошло. Я не помню, говорил ли я вам об этом случае. Это случилось в половине второго ночи 2 августа.
Я только что закончил встречу с вашим английским коллегой, который вручил мне телеграмму от короля Георга с просьбой сделать всё возможное, чтобы спасти мир; я составил, с сэром Джорджем Бьюкененом, известный вам ответ, заканчивавшийся призывом к вооруженной помощи Англии – поскольку война была уже навязана нам Германией. По отъезде Бьюкенена я отправился в комнату императрицы, уже бывшей в постели, чтобы показать ей телеграмму короля Георга и выпить чашку чая, перед тем как ложиться самому. Я оставался около нее до двух часов ночи. Затем, чувствуя себя очень усталым, я захотел принять ванну. Только я собрался войти в воду, как мой камердинер стучит в дверь, говоря, что должен передать мне телеграмму: «Очень спешная телеграмма, очень спешная… Телеграмма от его величества императора Вильгельма». Я читаю и перечитываю телеграмму, я повторяю ее себе вслух – и ничего не могу в ней понять. Как? Вильгельм думает, что от меня еще зависит избежать войны?.. Он заклинает меня не позволять моим войскам переходить границу… Уж не сошел ли я с ума? Разве министр двора, мой старый Фредерикс, не принес мне меньше шести часов тому назад объявление войны, которое германский посол только что передал Сазонову?