Дневник посла - стр. 55
Среда, 9 сентября
На восток от Парижа, от Урка до Монмираля, французские и английские войска медленно продвигаются вперед. По совершенно правильному инстинкту русское общественное мнение гораздо более интересуется сражением на Марне, чем победами в Галиции.
Вся судьба войны действительно решается на Западном фронте. Если Франция не устоит, то Россия принуждена будет отказаться от борьбы. Бои в Восточной Пруссии дают мне каждый день новые доказательства этого. Ясно, что русским не по плечу бороться с немцами, которые подавляют их превосходством тактической подготовки, искусством командования, обилием боевых запасов, разнообразием способов передвижения. Зато русские кажутся равными с австро-венграми; они имеют даже преимущество в рвении и в стойкости под огнем.
Четверг, 10 сентября
На восток от Вислы, на границе Северной Галиции и Польши, русские прорвали неприятельскую линию между Красником и Томашевом. Но в Восточной Пруссии армия генерала Ренненкампфа в расстройстве.
Из Франции известия удовлетворительны. Наши войска перешли Марну между Мо и Шато-Тьерри. У Сезанна прусская гвардия была отброшена на север от Сент-Гондских болот. Если наш правый фланг, который образует петлю и простирается от Бар-ле-Дюка до Вердена, будет стойко держаться, вся немецкая линия разорвется.
Пятница, 11 сентября
Победа! Мы выиграли сражение на Марне! На всем фронте германские войска отступают на север! Теперь Париж вне опасности! Франция спасена!
Русские также победили между Красником и Томашевом. Австро-венгерские силы, увеличенные немецкими подкреплениями, доходили до миллиона человек; артиллерии насчитывалось более 2500 пушек. Зато армия генерала Ренненкампфа должна была покинуть Восточную Пруссию; немцы заняли Сувалки.
Суббота, 12 сентября
Победа на Марне приветствуется всеми русскими общественными кругами как спасение. В посольство поздравления льются потоком. Но недавняя катастрофа при Сольдау и тревожные слухи, циркулировавшие в последние два дня о ходе проходящего крупного сражения на востоке Восточной Пруссии, повсеместно ввергают граждан России в подавленное состояние, делая их безразличными к достигнутым блестящим успехам в Галиции. И даже если представители русской общественности и отдают щедрую дань героизму французской армии и искусному маневрированию генерала Жоффра, то они не упускают случая при этом добавлять, что если б не было ужасающего множества погибших при Сольдау, то немцы теперь были бы в Париже.
Распутин, выздоровевший после нанесенной ему раны, вернулся в Петроград. Он легко убедил императрицу в том, что его выздоровление есть блистательное доказательство божественного попечения.
Он говорит о войне не иначе как в туманных, двусмысленных, апокалиптических выражениях; из этого заключают, что он ее не одобряет, и предвидят большие несчастья.
В Петроград только что вернулась еще одна персона, чье возвращение в равной степени дает мне мало повода для того, чтобы я поздравил самого себя с этим событием, поскольку этот человек, вернувшись, только тем и занимался, что отводил душу мрачными пророчествами. Я имею в виду графа Витте, находившегося в Биаррице, когда вспыхнула война. Он позавчера навестил меня.
Мое личное знакомство с ним ограничивается единственной встречей в Париже осенью 1905 года. Он возвращался из Америки после подписания Портсмутского мирного договора и очень резко отзывался о Франции, обвиняя ее в недостаточной поддержке своего союзника, России, в ее конфронтации с Японией. В то время на меня произвели сильное впечатление его острый ум, широкие взгляды, несколько самоуверенная, с налетом апломба, манера говорить, да и вся его личность.