Дневник покойника - стр. 39
В коридоре у окна, выходившего на задний двор, стоял Дима Радченко.
– Меня провожать не надо, – сказала Дорис. – Я встречаюсь с сыном Лукина. У него какая-то новость. Судя по его бодрому голосу, новость хорошая.
Дорис быстро дошагала до лифта и спустилась вниз. Она вышла из гостиницы, свернула в переулок. Точнее, это оказался узкий и темный проход между домами, который вывел к дворику, асфальтовому пятачку, на котором уместилась пара скамеек и старый тополь с пыльными листьями. Грач сидел, понурив голову и шевелил губами, будто шепотом разговаривал сам с собой. Увидев Дорис, взмахнул рукой, мол, присаживайся рядом.
– Вы вся в белом, – Грач улыбулся. – А я вот темные цвета предпочитаю. Практично, и грязь не заметна. Но это так, к слову. Я хотел показать одну видеозапись.
– Вы меня заинтриговали.
– Да я и сам заинтригован, – Грач грустно улыбнулся. – Использована аналоговая камера. На цифровую снимать нельзя. Разные специалисты могут придраться. Скажут, что запись смонтирована. А к пленке ни один умник не прицепится. Я конвертировал запись в цифровой формат. Оригинал спрятал в надежном месте.
Он открыл кейс, вытащил оттуда ноутбук и нажав кнопку, стал ждать. Когда экран засветился, Грач снова потыкал пальцем в кнопки. Дорис застыла от страха и удивления.
– Продолжайте, пожалуйста, – сказал Девяткин. – Очень любопытные вещи вы излагаете.
Он обращался к женщине неопределенного возраста по имени Ульяна Быстрова. Одетая в серый халат и шерстяные носки, она стояла в углу комнаты и ждала, когда ей разрешат продолжить неспешное повествование. Лицо женщины было скорбное, уголки губ опущены, глаза провалились, а нос заострился. По правде говоря, она выглядела немногим лучше покойного артиста.
– Это ночью было, я как раз встала принять таблетку от температуры, – женщина вытащили платок, будто собиралась чихнуть, но не чихнула, а только скорчила плаксивую физиономию. – Знобило меня. И слышу над головой, в верхней квартире кто-то очень громко разговаривает. У нас дом старый. Стены и перекрытия хорошие, толстые. Надо очень громко говорить, чтобы тебя услышали соседи. Правда, слов я не разобрала.
– Не беда, – улыбнулся Девяткин. – Вы на часы не посмотрели случайно?
– Как раз свет на кухне зажгла и посмотрела. Половина третьего ночи. Я подумала, что у нашего артиста опять гости собрались. И угомоняться нескоро. Под утро разве что.
– И часто артист к себе компании водил? – спросил Девяткин.
Он прислонил к стене костыль, опустившись на стул, натянул резиновые перчатки и приступил к изучению ящиков письменного стола, выдвинутых и брошенных на пол убийцей. Вот небольшой альбом с пожелтевшими фотографиями, под ним сборник рассказов Бунина «Темные аллеи», тут же «Лолита» Набокова. И еще книжка некоего Эдуарда Кожина под названием «Я имел их всех» с порнографической обложкой и соответствующими картинками. В следующем ящике роман «Тропик рака», потрепанный, будто его украли из публичной библиотеки. Интересно… В зрелом возрасте Свешникова потянуло на эротику.
– Да уж, друзья приходили, – сказала Быстрова. – Он был человеком общительным. Последнее время начались неприятности в театре. Он говорит, что всякие сопляки затирают его. Новых ролей не светит. Он на этой почве стал чаще к бутылке прикладываться.