Дневник покойника - стр. 32
Дорис сказала, что пишет статью о творчестве Сергея Лукина и в ближайшее время будет в Москве, чтобы поговорить с его родственниками и коллегами. Грач осторожно завел разговор о вещах, оставшихся после смерти отца. И спросил, не заинтересован ли музей в их покупке. Дорис ответила в том смысле, что это, пожалуй, осуществимо. Но предметный разговор пока вести рано. Грач положил трубку, погладил ладонью обложку отцовского ежедневника и подумал, что на ловца и зверь бежит. Богатые американцы наверняка отвалят за тетрадку большие деньги.
Павел остановился посередине лестничного пролета, достал платок и вытер лоб. Он подумал, что плохо знает Игоря. Еще мальчишкой брат мальчишкой связался с местной шпаной и взрослым вором неким Шпагиным. И покатился по наклонной плоскости.
Родители устроили Игоря в Суворовское училище, надеясь, что военная дисциплина исправит его несносный характер. Но эксперимент закончится пшиком. Из училища мальчишку турнули, а в пятнадцать лет он уже попал в тюрьму для малолетних преступников. С той поры жизнь старшего брата следовала по маршруту: тюрьма – воля – тюрьма. Если вспоминать те немногие подробности, что известны об Игоре, становится страшно и омерзительно. Кажется, так было всегда, всю жизнь этот страх жил где-то под кожей, бродил в крови, словно заразная болезнь, от которой нет лекарства.
Павел остановился перед металлической дверью и, мысленно осенив себя крестным знамением, нажал кнопку звонка.
Радченко переступил порог гостиничного номера. Максим Попович из отдела безопасности сидел у распахнутого настежь окна. Он задрал ноги на подоконник и прихлебывал кофе из бумажного стаканчика.
– Привет, – сказал Радченко. – Ты заступил на дежурство вчера в десять вечера? Значит, можешь отправляться домой. Теперь моя очередь.
– Спасибо, но я останусь, – Попович извлек из кармана немецкую губную гармошку с серебряными накладками и сыграл мелодию, отдаленно напоминающую «Мурку». – Эти дежурства в гостинице сейчас как нельзя кстати.
– В смысле?
– Я с Тамарой побил горшки. Хочу, чтобы она, оставшись одна, подумала о наших отношениях. Все взвесила. И решила для себя: есть ли смысл дальше строить супружескую жизнь. Ну, чего стоишь? Свари себе кофе. Тут все учтено. Здоровенный номер, две широкие кровати, интернет. Плюс пуховые подушки и шикарный вид из окна. Внизу бассейн, солярий, тренажерный зал. Я бы тут остался навсегда, если бы не дикие цены.
Радченко набрал телефон, услышав в трубке женский голос, и спросил, можно ли зайти прямо сейчас. Он вышел в коридор и постучал в соседнюю дверь. Дорис оказалась моложавой блондинкой с серо-голубыми глазами и спортивной фигурой. Она протянула руку и спросила по-русски, хочет ли Дима содовой. Отказавшись, Радченко прошел в номер, присел к столу и похлопал себя ладонью по колену, решая, с чего начать разговор. Но Дорис опередила его:
– Наверное, для начала надо выложить мою московскую историю. Только, забегая вперед, скажу вот что. Я не уеду отсюда, пока не соберу материал для книги о Лукине. Даже если мне будут угрожать, все равно не уеду. А вас прошу быть со мной рядом.
Радченко молча кивнул, мол, все инструкции я уже получил от начальника. Дорис говорила минут двадцать, построив свое повествование по хронологическому принципу. Она взяла в руки записную книжку, прочитала заметки, которые делала с первого дня работы в Москве, и сопроводила их короткими комментариями.