Для тебя я ведьма - стр. 52
Во взгляде полоумной не было ничего, кроме голода и бесконечной усталости. Эта женщина стояла на пороге мучительной смерти — последней ступени сумасшествия, когда бездне уже плевать на своё дитя. Хозяин выжал соки, выпил до дна, а голоса тёмных духов в голове слились в бесконечном шуме. Она больше не могла навести порчу, наслать проклятье. Разум ведьмы ослаб до предела, но в сердце гуляли тени надежды.
В нищете больше остального ненавидела сосущий голод — сунуть в рот хоть корку чёрствого хлеба, хоть щепоть размоченного зерна, лишь бы не чувствовать этот ужас. И сейчас вид искалеченной безумием сестры, собирающей остатки щедрого пира, разрывал душу, вызывал желание орать и рыдать.
— Амэ, я никогда не встречал таких… — вздрогнула от шёпота Торе рядом. Он с болью смотрел, как уродливое дитя бездны с всхлипами радуется находке — нетронутому персику.
— Не многие доживают до этого, — горло и сердце сдавило отчаянье. Поднимаясь, я не чувствовала ног.
Женщина посмотрела на меня. Нависшие веки, косматые брови, простодушная беззубая улыбка — мне захотелось вырвать из груди пульсирующий комок боли. Сальваторе переводил потерянный взгляд с ведьмы на меня. Ловчий по-детски наивно надеялся обойтись без выстрела, уйти, не оставив за спиной костёр.
— Ей нужна эта пуля, Торе, — не знаю, кому больше требовались эти слова — мне или любимому.
В руках кудрявого командира появился пистолет, украшенный гравировками-завитушками. Секунда — их глаза встретились, дочь бездны протянула своему палачу жёлто-красный персик.
— О, Великий Брат помоги мне… — отчаянно взмолился Сальваторе. Он опустил оружие и утёр взмокший лоб рукавом.
Клянусь, козлоногим, я слышала, как из шума в голове ведьмы вырвался писклявый тёмный дух. Женщина зашептала смертоносное проклятье — медленно, сбивчиво, коверкая слова древнего языка.
— Fermati con il nome di Silvano, — дождавшись подходящей паузы, я прервала заклинание. Ведьма с облегчением вздохнула.
Заметила макушку синьорины Мими за пригорком. Наблюдательница, как ей и положено — наблюдала… Боясь выйти на поляну, трусливо прячась — позор святейшей инквизиции. Я перевела глаза на безумную. Она всё ещё стояла с протянутой рукой, держа на ладони персик, и с надеждой смотрела на Торе. Он сглотнул комок сомнений и направил дуло пистолета на женщину. О, печати, эта дочь бездны сполна поплатилась за грехи, переступив черту сумасшествия, за которой нет ничего, кроме пустоты и надежды на искупление. Надежда — самое отвратительное из чувств, ведущее в темноту, заставляющее верить в светлый финал. Непослушными пальцами отыскала серебряную печать в сумке на поясе и, забрав персик, вложила в руку сестры. Ведьма удивлённо посмотрела на медальон, подняла на меня растерянные глаза и, застыв на мгновение, вознесла руки к небу. Она не знала слов хвалы, я — забыла. Мы молились вместе, просили Великого Брата сердцем. Перед лицом смерти, в ожидании избавления единственной необходимой вещью остаётся прощение. Шаг назад, второй, третий… — выстрел.
***
Уезжая из Польнео, рисовала в голове совсем другие картины — мы будем казнить полоумных ведьм, причинивших море страданий и боли людям. Надеялась никогда не усомниться в этом, но сегодняшнее утро оборвало струны души, и я забыла ноты наивной мелодии.