Дивизия особого назначения. Пограничники бывшими не бывают! - стр. 42

Все, товарищи пехотинцы, свободны, исполнять.

Чуть позже вернулся к своим любимчикам – разведке:

– Товарищи бойцы и командиры разведвзвода! Слушай боевую задачу! Треть идет на разведку, остальные – в боевое охранение, подготовить секреты вокруг лагеря. Любые новости – срочно нарочный сюда в штаб, разведкой командует лейтенант Онищук, в боевое охранение командиром назначить надежного товарища.

– Предлагаю, товарищ старший лейтенант, в командиры охранения красноармейца Мамбеткулова, это тот, что в колонне предателя в висок пнул. Второй год служит уже, отличный пограничник, четыре задержания нарушителей на счету.

– А чо, парень нормальный, советский пацан, почему бы и нет? Принимается. Онищук, свободен! Мамбеткулов, ко мне! Мамбеткулов, проверь наличие у часовых патронов, исправность оружия, возьмите четыре ДП и соорудите замаскированные секреты. Не ближе двухсот метров от лагеря. Пусть часовые, если заметят походящих к расположению немцев, сделают сдвоенный выстрел, это значит боевая тревога. И ни одна сука с фатерланда не должна проползти, проскочить, просочиться? Ферштейен зи?

– Так точно, товарищ старший лейтенант, разрешите исполнять. – Мамбеткулов, среднего роста парень с раскосыми глазами и чуть кривоватыми ногами (наверное, с детства на лошади… шучу), браво отдает честь, поднеся руку к пилотке.

– Иди, Мамбеткулов, выполняй. Остальные – отбой!

Все: первый осознанный, но сумбурный день моего пребывания в 1941 году наконец-то закончился.

26 июня 1941 года, где-то в Белоруссии

Шалаш мне первому поставили. По здешним меркам – номер «люкс» получился. И потолок высокий – можно стоять, не сгибаясь в три погибели, и гостей принимать можно – шесть-семь, не считая меня, точно рассядутся. Даже вход тряпкой завесили – типа, дверь. И нары из ящиков (полных), лапником укрытых, да еще и сверху две немецких плащ-палатки наброшено, и стол из пары ящиков. Шик! Проснулся, сижу, задумался и тихо охерел, блин, я ж курильщик, а у меня ни сигарет, ни тяги к ним, едрить-мадрить, вылечился или как там, разохотилось. Зато, видимо, теперь я еще и бессмертный, как начинают меня убивать, я сразу начинаю «День сурка», это круче, чем «Каунтер страйк» какой-нибудь. Я бессмертный! – охренеть, упасть и не вставать во веки веков!

Ну, да ладно, я попаданец, я в 41-м году, но я ни фига не смогу внятно объяснить, ни про «АКМ», ни про танки современные и авиацию тоже. Абсолютно бесперспективный попадала. Меня к Сталину, Берии ну или на крайняк к Судоплатову фиг кто пустит, а и пустят, если обратно, или в дурдом отправят или из жалости расстреляют. Ни ноутбуков у меня с набитыми жесткими дисками, ни порталов, ни даже завалявшегося «КВ-2».

Тут, как чертик из табакерки, ну или гаишник из-под кустов (в РФ гибэдэдэшник, в Таджикистане БДАшник, в Узбекистане ДАНщик и т. д.), появляется Онищук, вот черт настырный, опять чего-то надыбал. Пацан-то Петро беспокойный, еще тот альфа-самец, Берлускони[79] обзавидуется.

– Товарищ старший лейтенант, там окруженцы, пять человек, – говорит Онищук.

– Петро, веди их сюда, щас разберемся, что к чему.

Парни наши привели окруженцев. Главный из них розовощекий, чуть выше среднего роста, крепенький такой, и на голове полубокс темно-русый, а еще, с виду, пребывающий в крайней степени хитропопости (глазки так и бегают!), докладывает: