Диверсанты Его Величества. «Рука бойцов колоть устала…» - стр. 5
– Вот же бляжий зверь… – пробормотал батюшка, нащупывая на дороге подходящий камень. – Вот я тебе!
Подвело угощение господина Федякова, как есть подвело. Не в том смысле, что его самого, а вот отца Михаила…
Звон дорогущего, с завода братьев Нобелей, стекла привел батюшку в некоторое смущение. Как и раздавшийся следом испуганный визг.
– Стой! – заорал кто-то в темноте, и в небо ударил сноп огня, сопровождающийся грохотом. – Стоять, я сказал!
Грозный окрик и выстрел заставили отпрыгнуть в сторону, а в руке неведомым образом сам собой появился пистолет. Лукавый смущает, подталкивая к оружию?
Топот тяжелых сапог по дороге – кто-то пробежал мимо, остановился, постоял немного. Вернулся. И уже потише:
– Марья Михайловна, вас стеклом не поранило? Беспокойствие имею большое.
– Ой, скажете тоже, Федор Саввич, – откликнулся звонкий голосок, по которому священник узнал старшую дочь. – Царапина пустяковая.
– Где? – ощутимо перепугался Самохин. – Перевязать бы!
– Не надо.
– Почему?
– Так оно попало… не скажу…
– Я сам посмотрю.
– Ой, руки убери, охальник!
– Да чего…
Звучный шлепок сменился жарким шепотом. Что было дальше, отец Михаил не слышал – он перекрестил темноту, улыбнулся с умилением и зашагал обратно к дому отставного лейтенанта Федякова. Чай, примет постояльца на одну ночь?
Принял. Даже очень обрадовался вернувшемуся собеседнику. Так и просидели до утра за наливкой. Рассуждая о видах на урожай, о европейской политике, о проводимом Павлом Петровичем перевооружении армии. Славно поговорили.
А утром…
Утром отец Михаил вернулся домой, громко обругал неизвестных злоумышленников, бросивших камень в окно, и совсем было собрался пойти в церковь, как в дверь заколотила чья-то решительная рука.
– Кого еще нечистая принесла, прости господи? Машка, ну-ка посмотри!
– Телеграмма! – несколько мгновений спустя откликнулась старшая дочь. – Мне расписаться?
– Я сам. – Священник вышел в просторные сени и протянул руку к неясно видимой фигуре в дверном проеме: – Дай сюды.
Но невозмутимый почтальон сначала заставил черкнуть закорючку в прошнурованной тетради и только потом отдал запечатанный сургучом пакет.
– Ответ нужен?
– Нет, – покачал головой письмоносец. – Желаю здравствовать.
– Благослови тя Господь, – машинально откликнулся батюшка и зашелестел бумагой, громко цыкнув на дочь: – Не твоего ума дело! Лучше Федьку своего сюда позови!
– Он не мой.
– Поговори еще…
– А сказать-то чего?
Отец Михаил задумался на минутку и выдохнул:
– Война!
Глава 2
– Ну так что, государь, война? – Кутузов бросил указку на расстеленную карту и выжидательно посмотрел на меня.
– А сам как думаешь?
Михаил Илларионович неопределенно хмыкнул и ответил с легкой усмешкой:
– Для думанья у нас твоя голова имеется, а мое дело – приказы исполнять!
Фельдмаршал один из немногих, а честно сказать, так вообще единственный, кто позволяет себе так вольно разговаривать с императором. Соблюдая меру, ни в коем случае не перебарщивая, но с достаточной бесцеремонностью и малой толикой панибратства, временами переходящей в амикошонство. Имеет право, между прочим. Право друга и боевого товарища, с которым полтора года хлебали горькую кашу войны. Той, которая, дай бог, никогда не случится.
Мы попали сюда из сентября одна тысяча девятьсот сорок третьего года, из-под Ленинграда. Как? Не знаю сам. Может быть, погибли, и наши души переселились, а может… Не верю я в это. Но пришлось поверить. И пришлось зубами вцепиться в шанс прожить еще одну жизнь. И началось!