Диверсант № 1. Наш человек Судоплатов - стр. 28
Молотов, правда, продолжал отстаивать прежние позиции – медлительность наркома иностранных дел вошла в поговорку. Но к середине июня увял и он.
21-го числа все немецкие суда покинули рижский и ленинградский порты, даже те, что были недогружены. Полночи в германском посольстве и консульствах жгли документы – война приближалась неумолимо, от ее холодного, смердящего дыхания волосы поднимались на затылке. А уполномоченные Верховного главнокомандующего направлялись в армию и на флот, чтобы передать устные приказы из Кремля – никаких сверхсекретных бумаг и звонков. Полная тайна.
Николай Кузнецов, и без того державший Рабоче-крестьянский Красный флот в полной боеготовности, получил приказание: 18 июня, ровно в полночь, все подводные лодки должны покинуть базы Балтфлота и занять позиции у Киля, Данцига, Бремена, Мемеля, Пиллау, Кенигсберга. Встать на боевое дежурство и, как только (если вдруг…) начнется война, топить немецкие корабли.
Еременко должен был на 22 июня привести в полную боевую готовность авиацию, танки, артиллерию, а красноармейцам предстояло провести ночь вне казарменных коек. Но лучше не выспаться живым, нежели погибнуть во сне.
Летчикам было велено тайно перебазироваться на новые аэродромы, старую и ломаную технику оставив на старых площадках, чье местоположение давно было известно гитлеровцам. Буквально на ходу, то бишь на лету, летуны привыкали вылетать парами – ведущий плюс ведомый, – а не втроем, как раньше, хотя еще во время войны с белофиннами звучали призывы перейти на звенья-двойки, ибо тройки лишали самолеты маневренности. Тут было в точности как в поговорке – третий лишний.
Тихонечко, по ночам, вывозились запасы с окружных складов – снаряды, патроны, горючее – подальше в тыл. Минировались мосты, их охрана усиливалась.
И, надо сказать, на это Еременко реагировал положительно – профессионал все-таки.
А вот просьбе Судоплатова о завозе свежей воды в Восточный и 5-й форты Брестской крепости командующий удивился. «Лучше будет перестраховаться», – объяснил Павел с виноватой улыбкой. Еременко пожал плечами и отдал приказ. Откуда ему было знать, что защитники Брестской крепости станут мучиться от жажды? О таком не расскажешь.
Удалось лишь вывезти из крепости семьи командиров да отвести танки, что были расположены на самом берегу Западного Буга.
Павел в эти дни чувствовал себя почти победителем – и лично, и подсказкой наркому, через подставных лиц, ценою жизни всего одного командующего округом, удалось-таки убедить Верховного главнокомандующего, чтобы тот оставил надежды отсрочить войну.
Теперь никто не проспит нападение, не выскочит на рассвете в одних подштанниках, чтобы посмотреть, как немцы бомбят аэродромы или танковые части. Ни один комиссар не заверещит: «Паникер! Провокатор!», когда командиры станут по тревоге поднимать бойцов, летчиков, танкистов. Конечно, дуболомов сыщется немало, но с такими разговор должен быть кратчайший – расстрел на месте, по закону военного времени.
Казалось бы, дикость какая – радоваться, что армия будет приведена в полную боевую готовность накануне войны! А как же иначе? А вот так…
Судоплатов прекрасно помнил смутные, позорные, тошные дни того июня, когда самолеты сгорали на аэродромах потому лишь, что Тимошенко не отдал приказа бить врага.