Дитя - стр. 37

Уилл, должно быть, заметил, как я его разглядываю, и улыбнулся. Мать этого не видела, закрывая входную дверь, так что его улыбка осталась между нами, вызвав во мне легкий трепет. Он мог бы стать и моим другом, подумала я тогда. Или папой.

– Как насчет чая? – спросила Джуд, провожая его в гостиную.

– С удовольствием, – отозвался Уилл. – Как у тебя тут замечательно.

Я отправилась в кухню. Помнится, наливая чайник и подыскивая две одинаковые чашки, я задалась вопросом, что это за мужчины носят кольцо на большом пальце.

«Ему, вероятно, где-то около сорока, – подумала я, насыпая заварку в чайник. – Все равно что дедушка в ботинках на высокой платформе». Усмехнувшись такому сравнению, я понесла поднос в гостиную.

Профессор между тем успел скинуть сандалии и сидел по-турецки на софе. Его ступни на диванной обивке казались мягкими и белыми, точно хлеб.

– Поверить не могу, что ты здесь! – разливалась тем временем мать.

«Она сама на себя не похожа. Да и на адвоката тоже», – подумала я и раздраженно грохнула на столик поднос, выплеснув молоко прямо на сахар.

– Извините, – произнесла я без всякой искренности в голосе.

Джуд явно разозлилась, но Уилл дернулся вперед, едва не кувыркнувшись со своей позы гуру, чтобы помочь удержать стол в равновесии.

– Ничего страшного, – сказал профессор. – Просто перед употреблением смешали.

И они с Джуд рассмеялись.

Шутки его я не догнала, но, когда мать принялась вытирать то, что пролилось, Уилл мне быстро подмигнул.

Понедельник, 26 марта 2012 года

Джуд взяла с сушилки тарелку, чтобы положить тост, и, увидев приставшие к ней следы чечевицы, сразу бросила в раковину.

Дочь вчера почти что не притронулась к еде. Обычно это было ее любимое блюдо – еще в давние времена, когда Эмме было лет восемь или девять и они только вселились в арендованный викторианский особняк на Говард-стрит. Конец семидесятых выдался для Джуд очень нелегкой порой: она пыталась продвинуться по своей новой карьерной лестнице, одновременно ухаживая за маленькой дочкой, – однако плата за жилье оказалась небольшой из-за его неудачного расположения. А Эмме, судя по всему, было не слишком важно, где жить. Она, в общем-то, всегда существовала в каком-то своем маленьком мире.

Закрыв глаза, Джуд почти физически ощутила тот запах, что царил в их доме на Говард-стрит, – этот вездесущий запах сырой штукатурки в сочетании с ее любимыми духами. Царскими хоромами то жилье, конечно, было не назвать, однако у него имелся свой особый стиль. В доме при входе был широкий холл, выложенный черно-белой потрескавшейся плиткой. «Это не старье, а антиквариат», – объяснила Джуд своей матери, когда та презрительно отворотила нос. А вот Уиллу это как раз сразу понравилось.

– Ох, Эмма, Эмма, – вслух сказала Джуд, гремя в шкафчике посудой в поисках другой тарелки. – И что тебе никак все не забыть! Ведь ты ж сама так рьяно настраивала против себя Уилла!

Джуд не собиралась рассказывать дочери все подробности их телефонного разговора, что случился точно гром среди ясного неба. Она сразу же узнала голос Уилла, хотя с тех пор, как слышала его последний раз, прошло уже больше десяти лет. Еще в 1992-м он сложил вещи и ушел, хлопнув дверью, бросив через плечо, что позвонит, когда Джуд успокоится. Но она понимала, что этого не будет. Слишком уж далеко зашла их ссора.