Дисбат - стр. 35
Чувствовалось, что кто-то из былых комендантов (а может, даже и нынешний) вложил в это дело немалую частичку души.
Процесс передвижения по гауптвахте представлял собой череду перемещений из одной клетки в другую. В первой из этих клеток Синякова обыскали (надо сказать, что такой процедуре он подвергался впервые в жизни). Изъяли купленные для Димки сигареты, колбасу, сгущенку, шоколад, сыр. С собой разрешили взять только булочки и фрукты.
В конце концов он оказался в загоне, где три стены были кирпичными и только одна решетчатой (но уж эту-то решетку не смог бы свернуть даже взбесившийся африканский слон). Из мебели здесь имелись стол, две лавки и рукомойник.
Тот же самый конвоир, приведя Димку, сказал: «Время свидания двадцать минут» – и остался стоять между ними, нервно теребя ремень своего автомата.
Отец и сын поздоровались за руку через стол. Конвоир при этом непроизвольно вздрогнул. Похоже, он побаивался этой парочки куда больше, чем они его.
– Ты ешь, ешь. – Синяков выложил на стол все, что ему позволили пронести сюда. – Жаль только, сигареты отобрали.
– Ничего… По одной штуке в день нам разрешается.
Димка уже ел – торопливо и жадно, как никогда не ел в домашней обстановке. За время разлуки он вытянулся и похудел. На его щеке появился незнакомый Синякову шрам, а на обритой наголо голове – несколько голых проплешин. Грязные ногти были выгрызены почти до мяса. Форма Димке явно не шла. Выглядел он в ней почти что чучелом.
«Вот вам и элитные части», – с горечью подумал Синяков.
Когда сын справился с едой, запив ее водой из рукомойника, Синяков спросил:
– Чем вас хоть кормят тут?
– А ты как думаешь? – невесело, одними губами улыбнулся Димка. – По крайней мере не шашлыками.
– Прекратить неположенные разговоры! – пискнул конвоир.
Димка покосился на него и негромко сказал:
– Ты, салага, много на себя не бери. А то ведь можем встретиться на гражданке.
– Не надо. Не обращай внимания, – попросил Синяков. – Нам и так осталось всего десять минут. Лучше расскажи, что с тобой случилось.
– Засветил сержанту между рогов, – как о чем-то совершенно обыденном сообщил Димка.
– За что?
– Доставал он меня, понимаешь? – В словах сына вдруг прорвалась злоба, которой Синяков за ним раньше не замечал. – В гроб хотел загнать.
– А просто пожаловаться кому-нибудь нельзя было?
– Папа, ты в армии служил?
– Нет.
– Тогда не возникай. Ничего ты про эти дела не понимаешь.
– Но ведь тебе тюрьма грозит?
– А где, по-твоему, я был до этого? На курорте? На каторге так не пашут, как мы в бригаде пахали!
– Но служить тебе всего год оставалось, а сидеть придется целых три!
– Убегу. – Сказано это было абсолютно спокойно и, что самое страшное, вполне серьезно. – Хорошо, если бы на зону послали… А то про дисбат тут такое говорят… Уши вянут.
– Я сейчас обо всем доложу начальнику караула! – конвоир уже чуть не плакал.
– Докладывай, – Димка недобро, исподлобья глянул на него. – Сам же и нарвешься. А мне что будет? Пайки лишат? Так я ее уже съел. В карцер посадят? Не посмеют, мне завтра на суд идти.
– Ну почему ты такой! – прервал Синяков сына. – Столько не виделись, а ты и разговаривать со мной не хочешь.
– Я хочу. Да только мешают некоторые… А за то, что ты, папа, приехал, большое спасибо. Я, честно сказать, мать ожидал.