Размер шрифта
-
+
Дирижабль осатанел. Русский дада и «адские» поэмы - стр. 15
Но ох, мы тонем, о-о-ох, летим.
Бесцветный воздух надувает парус.
На парашюте нам не по пути.
Вновь мы на море, моря над – о ярость.
Летят утопленники в волнах пустоты.
В тэнэбрум марэ – море темноты.
45.
Любовь манит к себе, влечёт
И всасывает, как насос.
Так дождь и тятя так сечёт,
Проворно ловит на лассо.
Пляшу, кобылка под петлёй,
Под дождиком бегу, солдат.
Как рыба от трубы под лёд,
Булавкой в пола щель, гайда!
Дышу, избавился: вдруг хлоп!
Бьют по плечу меня, плачусь.
Так лопался над свечкой клоп;
Коль руку жали палачу.
Сидит судебный пристав в кресле,
Бьёт карандашом о карандаш,
Так сына бил отец по чреслам.
Дай двух небитых, бог! отдашь?
Свинью для перевозки счастья
И лошадь для больших смотров,
Я, скотоложец, рвусь на части,
Часть кажду жарю над костром.
Съедаю голову и руку,
Язык тушёный, мягкий мозг.
Но без руки любви порука,
Слеза без глаза, что для слёз.
Без членов всасывает эрос
Мои останки, я погиб,
Как всасывал тайфун галеру
И тракт солдата сапоги.
1925
46.
Брониславу Сосинскому
Листопад календаря над нами.
Белых листьев танцы без конца.
Сплю с совком, уборщик, ни при чём я.
Сын мне руку подаёт отца.
Возникаю на краю стола.
Возникаю у другого края.
По обоям ползаю, играя.
И сижу на потолке без зла.
Без добра по телефонной нитке
Я бегу, игла, вонзиться в ухо.
Я опасный слух, плеврит, бронхит.
Под столом открытка о разлуке.
Вылезаю, прочь почтовый ящик.
Разрезаюсь, что твоё письмо.
Развиваюсь, как твой чёрный плащ.
Вешаюсь на вешалку безмолвно.
Шасть идёт чиновник. Я надет.
Прилипаю ко спине, как крылья.
Бью его, он плачет, жук бессильный.
Обжигаю – он бежит к воде.
Превращаюсь в пар и испаряюсь.
Возвращаюсь, не спросясь, дождём.
Вот иду, о други, подождём.
Вот и я, и я идти стараюсь.
Как листы идут с календаря
И солдат за дурака царя.
47.
Воинственное счастие души
Не принимает ложности искусства.
Коль есть враги, беги, врагов души,
Коль есть любовь, скачи к объекту чувства.
Я прыг на лошадь, завожу мотор.
Он ан стучать и прыгать с лёгким ржаньем.
Вскачь пересекли мы души плато,
Снижаемся в долину между зданий.
И ан с разбега в тесное кафе!
Трещат посуда и пустые люди.
Конь бьёт хозяина рукой по голове,
Мнёт шинами, надутыми, как груди.
Живых вбирая чрез ноздрей насос,
В проход назад выбрасывает мёртвых.
Но Вы знак вопросительный на морду
Ему накидываете, как лассо.
Он бьётся, выпуская синий дым,
Он рвётся под шофёром молодым.
И как кузнечик прыгает огромный
К шестому этажу, где Вы живёте скромно.
МИ застывает на большом комоде
В летящей позе, по последней моде.
Берёшь Ты статуэтку на ладонь,
Но ах, увы! роняешь, не в огонь,
А лишь на твёрдый пол, на крепкий на пол.
Гребут осколки красны девы лапы.
Нас бросили в помойное ведро,
Но оное взорвалось, как ядро.
Мы вновь летим, искусству вопреки,
Со брега прыгаем, лови! любви реки,
Пока бензин дымящийся сей чувства
В лёд мрамора, полярный ветр искусства
Не обратит; чтоб конь, авто и я
На длинной площади Согласия
Недвижно встали, как для любопытства,
Для ванны солнечной иль просто из бесстыдства.
48. Шесть седьмых больше одной
В. Поплавскому
Отъездом пахнет здесь; смердит отъезд:
Углём подводным, кораблём железным.
Оркестр цыганский перемены мест
Гимн безобразный затянул отъезду.
Одно из двух, одно из трёх, из этих:
Быт на земле иль быть на море там,
Где змей, Змей выплывает на рассвете,
Которого боится капитан.
Страница 15