Дилемма Золушки - стр. 23
– Какого альта? Еще кто-то умер? – встревожилась подруга.
– Да нет же, альт – это инструмент, – нервно хихикнув, объяснил Песоцкий. – Дед аккурат на него упал, сломал, а он же дорогой. Девчонка-музыкантша так рыдала, так рыдала… Главреж пообещал лично проследить, чтобы оформили как страховой случай.
– Ведите же нас, – потребовала я, не желая задерживаться в ареале обитания кишечной палочки.
Песоцкий не стал спорить, но восторга от навязанной ему роли гида не выказал. Наоборот, выдвинулся из каморки с кислой миной, пробурчав:
– Ладно, но, если что, вы тут сами по себе, а я вас знать не знаю.
И заспешил по коридору, сразу же оторвавшись от нас метров на пять.
– Трусоват был Дима бедный. – Я насмешливо переиначила пушкинскую строку.
– Не хочет, чтобы его и отсюда уволили, – вошла в положение Песоцкого добрая Ирка.
Мы покинули септическую каморку и двинулись вслед за бедным Димой, полагаясь больше на слух, чем на зрение, потому что наш трусоватый гид быстро исчез из виду, но шаги его в коридоре под арочным сводом звучали достаточно громко.
Окон в коридоре не имелось, но то и дело попадались какие-то двери, некоторые из них были приоткрыты, а иные и вовсе распахнуты настежь. Ирка на ходу с интересом заглядывала во все помещения, негромко комментируя увиденное:
– Тут какой-то склад… Смотри, какие платья на вешалках… Тут просто черная комната, даже страшновато… А тут зеркала, зеркала…
– Надо бы еще в ту гримерку, где вчера приватный фуршет был, заглянуть, – напомнила я себе, но сделала это вслух. Подруга меня услышала и спросила:
– А туда зачем? Что мы там можем увидеть?
– Откуда мне знать? Но вдруг заметим что-то интересное. Такое, что позволит понять, почему сразу после фуршета в гримерке Барабасов ухнул в яму.
– После того – не значит вследствие того, – важно изрекла подруга, и я покивала: сама так сто раз говорила.
Но ведь была же какая-то причина, почему в пяти дублях до перерыва старик осторожничал, не доходил до края сцены, а после фуршета удивительно решительно, чуть ли не маршевым шагом, проследовал на тот свет?
Тем временем наш гид-невидимка вырулил из коридора на темную, узкую – явно не парадную – лестницу, и вскоре мы оказались в тесном лабиринте кулис. Как в кукольном театре из-за бархатной портьеры высунулся указующий перст, мы с Иркой понятливо свернули в нужном направлении и вышли на сцену.
Вчера ее заливало море звука и света, со всех сторон сияли цветные огни, снизу стелился дым, гремели овации и усиленные микрофоном команды, а сегодня от всего этого великолепия и следа не осталось. Сцена пустовала, зал, насколько можно было разглядеть в темноте, тоже. Свет горел только в оркестровой яме, да еще вдоль ее края небрежно, явно на скорую руку, проложили ядовито-зеленую светодиодную ленту.
– Вчера ее не было, – отметила Ирка, легонько попинав носком ботильона эту цепочку болотных огней.
– Запоздалые меры безопасности.
Я осторожно приблизилась к обозначенному светодиодами краю, присела на корточки и заглянула в оркестровую яму.
Не ожидала, что она окажется такой глубокой!
И пустой.
– Ну, что скажешь? – Моему Ватсону не терпелось услышать какое-то резюме.
– Оркестровую яму придумал Рихард Вагнер, автор не только замечательных музыкальных произведений, но и концепции «невидимого оркестра». Ты знаешь, что он называл оркестровую яму мистической бездной? – Я обшарила взглядом упомянутое пространство: ничего!