Диктатор - стр. 41

– О, я думаю, речь была достаточно эффективной. Я сожалею только об одном: что Цезаря не было и он ее не слышал.

– Я пошлю ему эту речь в письменном виде.

– Да, позаботься об этом. Это будет интересное чтение, знаешь ли… Но как бы он проголосовал по данному вопросу? Вот что я должен решить.

– А зачем тебе это решать?

– Затем, что он желает, чтобы я действовал как его представитель и проголосовал за него так, как сочту нужным. Многие коллеги последуют моему примеру. Важно, чтобы я проголосовал правильно.

Лициний Красс ухмыльнулся, продемонстрировав желтые зубы.

– Не сомневаюсь, ты так и сделаешь, – сказал ему Марк Туллий. – Доброго дня тебе, Красс.

– Доброго дня, Цицерон.

Мы вышли из ворот – мой господин ругался себе под нос – и сделали всего несколько шагов, когда Красс внезапно окликнул Цицерона и поспешил нас догнать.

– Еще одно, последнее, – сказал он. – В свете тех потрясающих побед, которые Цезарь одержал в Галлии, я тут задумался – сумеешь ли ты должным образом поддержать в Сенате предложение о ряде публичных празднований в его честь?

– А почему важно, чтобы я его поддержал? – спросил оратор.

– Это, несомненно, придаст предложению лишний вес, учитывая историю твоих взаимоотношений с Цезарем. Такое не пройдет незамеченным. И это будет благородным жестом с твоей стороны. Я уверен, Цезарь его оценит.

– И как долго будут длиться празднования?

– О… Пятнадцать дней будет в самый раз.

– Пятнадцать дней? Почти вдвое больше, чем было утверждено голосованием для Помпея за покорение Испании!

– Да, но победы Цезаря в Галлии, бесспорно, вдвое важней, чем победа Помпея в Испании.

– Не уверен, что Помпей согласится.

– Помпей, – повысив голос, ответствовал Красс, – должен уяснить, что триумвират состоит из трех человек, а не из одного.

Цицерон скрипнул зубами и поклонился:

– Почту за честь.

Красс поклонился в ответ:

– Я знал, что ты сделаешь этот патриотический шаг.

На следующий день Спинтер зачитал Сенату решение понтификов: если Клодий не предоставит письменного доказательства, что освятил место поклонения согласно наказу римского народа, «место может быть без богохульства возвращено Цицерону».

Нормальный человек сдался бы. Но Публий Клодий не был нормальным. Может, этот упрямец и притворялся плебеем, но он все-таки был рода Клавдиев – а эта семья гордилась тем, что травила своих врагов до самой могилы. Сперва он солгал, сказав народному собранию, что приговор был вынесен в его пользу, и призвал защитить «их» святилище. Потом, когда назначенный на должность консула Марцеллин выдвинул в Сенате предложение вернуть Цицерону все три его владения – в Риме, в Тускуле и в Формии, «с компенсацией, чтобы восстановить их в первоначальном виде», – Клодий попытался затянуть заседание. И он преуспел бы в этом, если б, проведя три часа на ногах, не был заглушен воплями раздраженных сенаторов.

Но нельзя сказать, что все эти шаги вовсе не возымели эффекта. Боясь столкновений с плебеями, Сенат, к унынию Цицерона, согласился заплатить компенсацию лишь в два миллиона сестерциев на восстановление дома на Палатинском холме, а на восстановление домов в Тускуле и Формии – всего лишь полмиллиона и четверть миллиона соответственно, гораздо меньше действительной цены.

В последние два года большинство римских каменщиков и ремесленников были заняты на огромном строительстве общественных зданий на Марсовом поле, которое затеял Гней Помпей. Нехотя – поскольку любой, когда-либо нанимавший строителей, быстро учился никогда не выпускать их из виду – Помпей согласился передать сотню своих людей Цицерону. Тут же началась работа над восстановлением дома на Палатинском холме, и в первое же утро строительства Марк Туллий с огромным удовольствием размахнулся топором и начисто снес голову статуе Свободы, а потом упаковал осколки и велел доставить их Клодию с приветом от Цицерона.