Дикий сад - стр. 19

– Адам.

– Можно? – Фаусто вытряхнул сигарету из пачки Адама, оторвал фильтр и только потом прикурил. – Англичанин?

– Да.

– Мне англичане нравятся, – сообщил Фаусто, откидываясь на спинку стула и снимая с языка крошку табака. – Лондон, Ливерпуль, Манчестер, ’Астингс.

– Астингс?

– Битва при ’Астингсе.

– А, Гастингс.

– Точно, ’Астингс. – Фаусто нахмурился, недовольный тем, что его поправили, но бутылку не убрал и стакан новому знакомому долил до края.

Адам пригубил.

– Ну, как тебе?

Зная выражение «пить можно», Адам аналитически сконструировал и противоположное – «пить нельзя», non potabile.

– Отличное вино.

Фаусто улыбнулся:

– Вот за что я люблю англичан. Вы такие, черт возьми, вежливые.

Вскоре выяснилось, что Фаусто подсел к Адаму не просто так. От синьоры Фанелли он уже знал, зачем и даже на какое время приехал гость. Впрочем, ничего особенного в этом не было – туристов в Сан-Кассиано заносило редко, так что каждый становился своего рода временной достопримечательностью и главным объектом разговоров. Последними иностранцами здесь были, похоже, новозеландцы, которые и освободили город от немцев в 1944-м. Фаусто подробно – большинство деталей, впрочем, так и осталось для Адама непонятыми – расписал жестокую осаду, которой подвергся его родной город. К сожалению, избежать трагедии было невозможно, поскольку именно Сан-Кассиано играл важнейшую роль в главной оборонительной линии немцев к югу от Флоренции.

Несмотря на это, Фаусто питал неприязненное уважение к германской военной машине, которая столь успешно сдерживала продвижение союзников на север, минируя мосты и дороги, ведя изматывающие арьергардные бои с превосходящими силами противника, неся тяжелые потери, но притом сохраняя военную дисциплину и высокий боевой дух и неизменно прекращая огонь при появлении Красного Креста.

Фаусто рассказывал о том, что хорошо знал сам, что испытал на собственной шкуре. Он состоял в партизанском отряде, помогавшем союзникам в наступлении на Флоренцию, сражался бок о бок с британцами, когда те вошли в город. С парнями из «Лондона, Ливерпуля, Манчестера».

И Гастингса?

Нет, это уже другая песня, объяснил Фаусто. Просто его всегда интересовали исторические сражения.

Тут он, конечно, соврал. О битве при Гастингсе Фаусто знал все и немного больше. Нормальный человек знать столько не мог. К тому моменту, когда Харольд получил в глаз стрелу, они уже приступили к третьей бутылке.

Фаусто живописал эту самую сцену, помогая себе зубочисткой, когда к столу подошла синьора Фанелли.

– Фаусто, оставь парня в покое. Посмотри, он уже чуть жив.

Фаусто вперил взгляд в Адама.

– Оставь его в покое. Хватит. Иди домой, уже поздно, – повторила синьора Фанелли и вернулась к бару.

– Красивая женщина, – задумчиво произнес Фаусто, угощаясь очередной сигаретой из пачки Адама.

– А что случилось с ее мужем?

– Война. На войне всякое бывает.

– Так что случилось?

Фаусто прищурился, словно решая, достоин ли Адам ответа.

– Мы дрались за свою страну. За нашу страну. Против немцев – да, но также против других – коммунистов, социалистов, монархистов, фашистов. Мы дрались за будущее. Была… путаница. Бывало всякое. Война это дозволяет. Она это требует. – Он затянулся. Выдохнул. – Джованни Джентиле. Слышал о таком?

– Нет.

– Он был философом. Мыслителем. Правым. Фашистом. Имел дом во Флоренции. К нему пришли с книгами, притворились студентами. А когда он открыл дверь, расстреляли. – Фаусто отхлебнул вина. – Когда убивают мыслителей, прислушайся – где-то рядом смеется дьявол.