Размер шрифта
-
+

Дикие цветы - стр. 61

Для тебя не страшен зной,
Вьюги зимние и снег,
Ты окончил путь земной
И обрел покой навек.
Дева с пламенем в очах
Или трубочист – все прах.

Она не продекламировала эти строки и не повысила голоса, просто мягко проговорила, но у Бена по всему телу пробежали мурашки. Строки были ему знакомы – Алтея научила этой строфе детей, как песенке, которую можно петь, когда страшно, или если приснился кошмар, или когда по возвращении в темный дом, до того, как мама включает свет, движущиеся тени заставляют их подпрыгивать от испуга. Но, услышав эти слова сейчас, Бен вместо успокоения почувствовал страх. Мы все умрем и превратимся в прах. Он укусил себя за большой палец, отгоняя плохие воспоминания, но смог остановить их. Когда они возвращались, все происходило так: ему было хорошо в течение нескольких дней, иногда даже недель, а потом что-то случалось, и он снова обнаруживал себя привязанным к стулу, и все разворачивалось перед ним заново. Он сжал свою изувеченную левую руку правой и сглотнул, отгоняя тошноту.

Внезапно Корд, скрытая ночной теменью, подхватила песню.

Не страшись ни молний ты,
Ни раскатов громовых…

Она на секунду остановилась, чтобы прочистить горло. Ее рука обхватила руки Бена и сжала их.

Ни уколов клеветы.
Радость, скорбь-не стало их.
Кто любовь таил в сердцах,
Все, как ты, уйдут во прах.

Она пропела еще два куплета, продолжая сжимать его руки. К последнему куплету ее голос устал, и он получился громче остальных. Белинда Бошан подобрала несложный мотив на гитаре. Когда песня кончилась, наступила тишина, и Бен сжал руки сестры еще крепче.

– Я знаю, ты много чего боишься, – сказала ему Корди так тихо, что даже полусонная Мадс не услышала бы. – Я очень хочу, чтобы ты не боялся, Бен. Я всегда буду присматривать за тобой. Обещаю. Мы же Дикие Цветы.

Он ничего не ответил – его душили слезы.

– Слышишь меня? – так же тихо спросила она. – Я обещаю. Я всегда буду за тобой присматривать. Мы всегда будем вместе.

Он кивнул, все еще неспособный говорить, и снова сжал ее теплую маленькую руку.

Белинда отложила гитару.

– Корд, – спросила она странным голосом. – Кто научил тебя этой песне?

– Мама, – рассеянно ответила Корд, все еще глядя на брата. – Ей нужно было выучить это в театре Сентрал.

– Я в том смысле… – Белинда моргнула. Она повернулась к маме, улыбавшейся Корд. – Кто-то учил ее петь так?

Мама выглядела сконфуженной.

– Нет. Но у нее и правда милый голосок, верно, Корд? Всегда был.

– Да, – тихо сказала Белинда Бошан. – Да, действительно. Мне только интересно…

Оливия легонько захлопала в ладоши.

– Присоединяюсь! – сказала она. – Это было изумительно, Корди. Лови воображаемые букеты, примадонна!

Бен знал, что Корд не понравятся ни аплодисменты, ни лесть; она пела не ради показухи или одобрения, а потому, что пение было частью ее самой столько, сколько он ее помнил. Его первое воспоминание о сестре – Корд в вишнево-красном вязаном кардигане с прикрепленной к нему розой что-то мурлычет себе под нос, лежа в своей детской кроватке и задрав ноги высоко в воздух.

Белинда встала, запнувшись о расшатанную доску в полу. В дверном проеме она остановилась.

– Ты родилась для пения, Корд, – сказала она. – Это твой дар. Ты должна его использовать.

И она спустилась вниз, оставив остальных переглядываться друг с другом. Корд молчала и лишь смотрела туда, где стояла Белинда Бошан. Мадс захихикала.

Страница 61