Дикая жизнь - стр. 15

Такая здесь система – их здесь, похоже, любят. Если мы откроем дверь после того, как все карточки-пропуска уже провели через щель панели возле двери, раздастся сигнал тревоги (не для нас). Они бы нам и микрочипы вживили, если бы думали, что родители согласятся.

По пути к выходу встречаю Майкла.

– Какой у тебя номер, Сибилла? – спрашивает он.

– Тридцать пять. А у тебя?

– Сорок девять. Я надеялся, что будет простое число, но поменять же не попросишь.

И он гримасничает так, что сразу ясно: он сам знает, что даже заикаться о таких вещах стремно, но со мной можно, и он этому рад.

Только Майкл способен расстроиться, что ему не досталось простое число. У него есть аж несколько книг об одних только простых числах. Когда я вижу на лице Майкла мечтательную и туманную улыбку и спрашиваю, о чем он задумался, он обычно отвечает, что о простых числах. А на моем лице то же выражение означает, что я размечталась о еде. Или, после вчерашней вечеринки, о Бене Капальди. Нет уж, с этим пора завязывать.

А если у Майкла встревоженный вид, скорее всего, он размышляет о сложностях государственного управления или о природе сущего. Мой встревоженный вид обычно значит, что меня не покидает ужасное ощущение, будто бы я забыла что-то важное, или посеяла мобильник, или ключи, или очки (опять!), или хочется есть, и неизвестно, когда удастся перекусить в следующий раз.

Когда Майкл спокоен и расслаблен, как правило, это потому, что он только что закончил длинную изнурительную пробежку, решил длинное и трудное уравнение или разучил длинную и сложную пьесу на фоно. Я выгляжу расслабленной чаще всего после того, как удалось вздремнуть на йоге, или с чувством, не торопясь, почитать роман девятнадцатого века, или найти мобильник, ключи или очки.

Мы выходим на непривычно будоражащий свежий воздух, и у меня вдруг начинает щемить сердце от тоски по дому. Долгие недели мы строили планы, готовились, покупали немыслимое снаряжение, гадали, с кем нас поселят, – и вот на тебе, начинается кошмар.

понедельник, 8 октября (позже)

Сразу после прибытия, пока остальные прямо-таки пищали и визжали от избытка чувств, я с трудом сдерживалась, чтобы не броситься с воплем за уезжающим автобусом, умоляя: заберите меня отсюда, пожалуйста, я передумала!

Я старалась не замечать взгляды «кто эта новенькая?». Вместо этого я сосредоточенно дышала и спокойно разбиралась, что к чему.

А автобус я бы все равно не догнала, даже если бы попыталась.

Двенадцать спальных корпусов. Снаружи – широкая тенистая веранда; внутри – одна спальня с тремя двухъярусными кроватями; одна кухня – кухонный стол, раковина, маленький холодильник, большой стол, шесть стульев; одна ванная – две умывальных раковины, два унитаза, две душевых кабинки, одна хозяйственная раковина, один большой встроенный сушильный шкаф.

Горстка других зданий, размером побольше. Одно – для учителей, живущих при лагере; еще одно – учебный корпус с классами, библиотекой, студией, мультимедиа-аудиторией; одно – зал для собраний, он же столовая, он же общая комната отдыха для учащихся, и при ней – кабинеты для занятий музыкой; а дальше – административный корпус, изолятор, учительская и комната отдыха для учителей, кабинет психолога, помеченный крестиком на моей карте. В еще одном здании – бойлер, прачечная, сушилка, склад с запасами еды и постельного белья, сбоку – гаражи, второе строение для садового инвентаря, спортивного снаряжения, каноэ, велосипедов и тому подобное. Единственный дом сравнительно давней постройки – коттедж директора, само собой, отремонтированный.