Дикая тишина - стр. 27

Потом мы вернулись в свой крошечный коттедж, где не было ни побелки на стенах, ни даже кровати, полные надежды и энтузиазма.

Нам еще предстояло рассказать обо всем моим родителям. Готовясь спуститься к дому и положить на кухонный стол свидетельство о браке, мы сидели на узловатых дубовых корнях в парке, и в животе у меня урчало от ужаса. Когда-то я лежала здесь на траве, еще совсем девочкой, сезон ягнения у овец как раз был в разгаре. Меня послали привести заблудившуюся овцу с ягненком назад на ферму. Я взяла на руки новорожденного детеныша и, тихонько блея, чтобы его мама пошла за мной, поняла, что она вот-вот родит второго, так что поставила малыша на землю и стала ждать. Я валялась на траве, подо мной была прохладная влажная почва, над головой плыли облака, а рядом лежала овца, и, глядя, как появляется на свет второй ягненок, я испытала незнакомое чувство, мощнее которого в моей короткой жизни еще не было. Все в мире едино: земля, трава, овца, я, облака. Одно громадное единое целое; законченный цикл. Я не просто лежала на земле, но была ее частью. Это оказалось глубочайшее осознание, переворот на молекулярном уровне, который все детские годы не позволял мне играть с другими детьми, зато потом привлек к Моту; в будущем он поможет мне, бездомной, выжить на голых скалах и испытать при этом вдохновение и восторг. В тот далекий день это осознание сопровождало меня, пока я шла к дому родителей, готовясь перерезать связывавшую нас пуповину, которой уже не суждено было срастись. И все это время у меня в ушах звенели их слова: ты никогда не будешь счастлива без земли.

Я перебралась к маме в хосписную палату и поселилась на стуле в изголовье ее кровати. В палату приходили и уходили медсестры, которые ухаживали за мамой; заглядывали врачи, осматривали ее и выходили, говоря «ну, теперь уже недолго»; воздух в комнате был спертый от неподвижной, удушающей близости конца. Каждую ночь по тускло освещенным коридорам больницы из мужского отделения в женское проходил, шаркая ногами, пожилой мужчина в полосатой пижаме. Он входил в палату для перенесших инсульт и шел к койке одной и той же хрупкой старушки. Каждую ночь он брал ее за руку и обращался к ней: «Мама, проснись. Мама, пошли домой. Мне нужно домой». Каждую ночь он будил ее, она в испуге просыпалась и звала на помощь, прибегали медсестры и тихо выводили его. Старушка вовсе не была его мамой, но где-то в темноте конца своей жизни этот человек пытался отыскать путь к ее началу.

Прошло четыре дня, потом десять, а врачи так и продолжали приходить, ставить галочки на бланках и говорить: «Ну, теперь уже недолго». Иногда мама открывала глаза и долгие секунды смотрела на меня, на яркий свет в окне, но в основном в изножье кровати, а потом снова опускала веки. Дыхание ее стало тяжелее, воспаление легких вернулось, оно сушило ей рот и перекрывало горло. Дни превратились в цепочки бесконечных секунд, ползком складывавшихся в минуты. Я постоянно прислушивалась, не изменилось ли ее дыхание, выискивала любые признаки того, что эти мучительные проводы скоро закончатся, но ничего не менялось, дни так и продолжали тянуться.

Я начала понимать, что медсестрам не разрешается разговаривать с родственниками ни о чем, кроме бытовых вопросов, а врачи среднего уровня запрограммированы просто переадресовывать все обращения консультирующим специалистам. Единственным способом получить ответы на вопросы было заловить одного из консультантов, когда он пролетал мимо. Я бесконечно поджидала в коридоре, боясь его упустить, и видела, как в отделение вкатывают безнадежно больных людей, как потом одного из них перевозят в палату напротив маминой, а следом идут родные, опустив головы и вытирая слезы. Два дня спустя я все так же стояла в коридоре, когда они закрыли дверь палаты, где лежало неподвижное тело, пожали руки медсестрам и ушли. Пациенты в отделении менялись, люди уходили, инсульт нарушил и изменил их жизни, но они все равно отправлялись домой. Наконец, на третий день мне удалось поймать врача-консультанта. Он быстро осмотрел маму, отметил что-то в бумагах и уже собрался исчезнуть, когда я остановила его.