Дикая игра. Моя мать, ее любовник и я… - стр. 26

– Подумай только, Ренни, – не раз говорила она мне. – Когда все знают, что ты великолепный повар, слишком страшно приглашать тебя куда-то на ужин.

Пусть это звучало высокомерно, но было тем не менее чистой правдой. Моя мать училась в Le Cordon Bleu[12] в Париже, работала шефом в тестовых кухнях издательства Time-Life над серией Food of the World, опубликовала четыре кулинарные книги, а в настоящее время вела популярную кулинарную колонку в газете Boston Globe, «Готовим заранее». Какой разумный человек стал бы рисковать репутацией, приглашая Малабар на рагу с тунцом?

Рестораны были для Малабар чем-то вроде мини-отпуска: ее работу делал кто-то другой. Она обожала наряжаться, завивать свои блестящие рыжевато-каштановые волосы, наносить яркую помаду, прекрасно осознавая, что, когда войдет в зал, все будут смотреть на нее. Она делала смелый выбор и редко заказывала классические блюда вроде отбивных из ягненка или филе миньон. Малабар предпочитала проверять, на что способны местные повара и как они справятся с такими трудными задачами, как «сладкое мясо»[13] или морские черенки[14]. Она обладала сверхъестественной способностью понимать, как приготовлено блюдо, с первой пробы – скажем, было ли мясо вначале обжаренным на сильном огне или отваренным в кипятке. Могла перечислить все ингредиенты соуса, запомнить их и не только воспроизвести этот соус впоследствии, но и сделать чуточку лучше. «В том, что касается готовки, я – воровка», – шептала она мне, обдавая дыханием с ароматом специй.

Вскоре они с Беном начали летать в Нью-Йорк вместе одними рейсами, даже заказывали места рядом. Однажды она сообщила мне, что они наткнулись в шаттле Бостон – Нью-Йорк на кого-то из знакомых – человека из Плимута, который знал и Чарльза, и Бена. Мое сердце пустилось вскачь. Что, если это дойдет до Чарльза? Но мать сказала, что она просто положила одну руку на рукав Бена, другую прижала к сердцу и воскликнула с искренним удивлением: «Как тесен мир! Вначале я столкнулась с Беном Саутером, а теперь и с вами!» А потом пригласила того человека присоединиться к ним.

Я вцеплялась в каждое слово маминых историй, жадная до подробностей ее тайных и беззаконных встреч с Беном, которые случались каждые четыре-шесть недель. Иногда я оставляла на ее подушке записку с просьбой разбудить меня сразу по возвращении из Нью-Йорка. Она так и делала, и мы до середины ночи, сидя на моей кровати, разговаривали о ее чувствах к Бену. Не было никаких рассказов о бродвейских шоу, походах в Метрополитен-музей, прогулках по Парк-авеню; никаких материальных свидетельств безудержного шопинга. Насколько я могла судить, мать с Беном проводили время, занимаясь исключительно двумя самыми священными жизненными вещами: едой и любовью. К счастью для меня, мать предпочитала разговаривать о еде, а не о сексе, хотя время от времени ее застенчивая улыбка выдавала и менее целомудренные воспоминания.

Мы могли провести все воскресенье в ее гардеробной – я на мягкой постели, обложившись со всех сторон подушками, Малабар на табурете у туалетного столика. Мне никогда не надоедало слушать, как она рассказывает о Бене, разбирает по косточкам каждое его сладкое обещание. Для моей матери не было ничего приятней, чем воображать совместное будущее, которое в один прекрасный день будет у них с Беном, особенно когда речь заходила о путешествиях.