Размер шрифта
-
+

Дикари не выбирают принцесс - стр. 33

– Сбацай чего-нибудь для души, а?

Андрей подмигивает мне в очередной раз и передает невесть откуда появившуюся гитару Владу. И в этот момент на его губах вспыхивает настоящая, живая улыбка. Он отбрасывает в костер недокуренную сигарету, несколько минут настраивает инструмент и когда начинает петь, перебирая струны с трепетной нежностью, вся моя теория о нелюдимости разлетелась в пух и прах. Его голос, глубокий, проникающий кажется в самое сердце, в миг заглушил все звуки и стал для меня тем единственным голосом, что я смогла бы услышать даже на другом конце Вселенной и прийти к нему невзирая ни на что.

И мое сердце вдруг попросит тишины,
Поставит музыку чуть слышно, на репит…
Среди ста тысяч лиц толпы совсем одни
Семь грустных нот и тихий шепот: «Пусть болит».
Пускай порвет к чертям, в лохмотья, с треском душу,
Пусть отболит уже все то, что прячется внутри…
Семь грустных нот, аккордов шепот что-то душит,
Ты хочешь правды? Хочешь истины? Бери…
Бери все то, к чему протянется рука, бери без жалости, оставь пустое после.
Бери, ну что же ты застыла? Мне не жаль!
Возьми мой мир, возьми мой свет, пусть буду послан
Потом к чертям, а может в призрачную даль.
Оставь репит, оставь лишь тихие аккорды,
Тебе не нужное, а мне она нужна…
Семь грустных нот, рояля клавиши истерты…
Среди ста тысяч лиц моя душа больна.
И пусть проходят мимо, пусть в плечо толкают,
Пусть недовольство вымещают: «Что ж ты встал?»
В толпе из тысяч лиц семь грустных нот играют
Репитом в душу. Раз за разом мой финал…

В повисшей тишине слышно как скрипит песок под его ногами. Допел, отложил гитару и пошел в темноту, а я поднялась, дернулась следом, увидела вспыхнувший огонек зажигалки и тут же остановилась, не зная куда себя деть. Все внутри сжалось в болезненно-пульсирующий комочек от непонятной тоски и оборвалось на последнем аккорде.

– Да иди ты уже к нему! Что стоишь-то, как глупая? – зашикала на меня Леся.

Только я зачем-то посмотрела на Соню и Катю. Будто они могли подсказать, что мне делать, если сердечко просится пойти, а сама боюсь сделать этот шаг.

– Я бы не пошла, – негромко произнесла Соня. – Нарычит обязательно, а сейчас – точно сорвется. Только хуже будет.

– А я лучше промолчу, – Катя плотнее прижалась боком к Вовчику и пожала плечами. – Сами разберутся. И вы, курицы, со своими советами не лезьте.

Снова неопределенность и никаких подсказок. Только он там, в темноте, а я здесь и уже стою. Шаг, второй, третий. С каждым следующим кавардак в голове никуда не исчезает и усиливается, лишь сердечко колотится все быстрее и быстрее. Останавливаюсь, не дойдя двух метров. Пригвожденная взглядом и неожиданно тихим голосом:

– Надень. Замёрзнешь.

В его куртке тепло. По-особенному тепло и спокойно. Осмелев, встаю рядом, пытаясь угадать на какую именно из звезд на небе он смотрит.

– Говорят, если долго смотреть на Луну, она начинает смотреть внутрь тебя.

– Может, все же в бездну?

Смеётся в ответ. Встает сзади и спрашивает, практически касаясь губами моих волос:

– Может сейчас признаешься зачем приехала?

– Узнать как рука.

– Тебе есть дело до моей руки?

– Видимо, есть.

В воздухе нет ни одного глотка кислорода. Будто кто-то выжег его полностью, до последней капли, и остался лишь терпкий запах можжевельника с горькой ниточкой костра и еле уловимой пряностью. Все вокруг пропитано его запахом, только я дышу им и никак не могу надышаться. Если бы можно было как-то унести его с собой, чтобы потом выпустить в своей комнате…

Страница 33