Дикари. Дети хаоса - стр. 23

Джино какое-то время стоял уткнувшись в землю, потом закрыл глаза, его мускулистая грудь вздымалась и опускалась. Он открыл глаза и ободряюще кивнул Далласу и Куинн.

– Возвращайтесь в лагерь, – сказал он. – Смотрите, чтобы костер не погас, берегите воду и все остальное, что у нас есть. Попробуйте расколоть еще несколько кокосов, но не слишком много. От них слабит. Дизентерия – последнее, что нам надо.

– А ты?

– Я поищу Андре.

– Но не один же, – сказал Даллас.

– Ты же босиком, – напомнил Джино. – Тебе не пройти по лесу, все ноги себе издерешь. Ни себе, ни нам не нужен будешь. Возвращайся в лагерь, помоги там. Я справлюсь.

– С Джино пойду я, – сказала Куинн.

– Не заходите слишком далеко, – предупредил Даллас. – И возвращайтесь до темноты. Не хочу идти искать вас.

– Займись лагерем, как я сказал, – с каменным выражением на лице произнес Джино. – А я найду тело.

– А с этим что… – Даллас, не глядя, указал на отрубленную руку. – Оставим здесь?

– Другого выхода пока нет, – тихо сказала Куинн.

– Нам надо найти тело, – произнес Джино. – Возвращайся в лагерь и присмотри за остальными.

Даллас и Куинн тревожно переглянулись и наскоро поцеловались. Не говоря больше ни слова, Куинн и Джино пошли дальше. Они исчезли в кустах, а Даллас остался стоять на поляне один.

Бредя´ как в тумане, растерянный, разбитый физически и душевно, Даллас вышел из леса и пошел по песку, мимо россыпи гнилых кокосов. Меньше чем в миле от прибоя, по ту сторону кораллового рифа, протянувшегося почти по всей длине острова, в открытом море вздымались волны. Они бились о риф и взлетали в воздух облаками брызг. По-прежнему яркое солнце на голубом, безоблачном и бескрайнем небе медленно спускалось к горизонту, словно равнодушное божество.

Даллас возвращался в лагерь, а джунгли безмолвно наблюдали за ним, как затаившийся хищник.

Как то, что пряталось в чаще.

Они шли по кровавому следу.

Пятна крови виднелись на земле, на листьях вокруг, и футов через пятьдесят они наткнулись на вторую кроссовку Андре. Та тоже была выпачкана в крови, и прикасаться к ней Куинн хотелось меньше всего. Но когда Джино сказал, что у Далласа теперь будут обе кроссовки, она схватила ее, не обращая внимания на липкий от крови верх и промокшие шнурки.

В прошлом Куинн успела насмотреться на кровь, но так и не смогла к ней привыкнуть. Проглотив подступившую к горлу желчь, она прижала кроссовку к груди. С каждым новым пятном крови, которое попадалось им, Куинн пыталась вытеснить из головы образ Андре – вот он заблудился, истекает кровью, бредет сквозь заросли, – поскольку понимала, что пятна в конечном счете приведут к давно бездыханному телу. Не будет никаких чудес и даже прощаний. Они шли не спасать человека, а искали труп.

Джино остановился, присел и внимательно посмотрел на темно-красное пятно около толстого ствола. Не вставая, огляделся вокруг.

– Это все равно что идти по следу какого-нибудь раненого животного, – сухо произнес он. – Тело уже близко.

– Мы уже далековато зашли.

– Не беспокойся. Я знаю, что делаю. Мы не заблудились.

Куинн кивнула, но, несмотря на опыт и уверенность Джино, она никогда еще не чувствовала себя такой незащищенной. В плотном лабиринте из стволов, других растений, ярких красочных цветов, гигантских паутин, таких больших и сплетенных так сложно, что казались ненастоящими, в ароматной, хотя и давящей жаре, они с Джино будто находились на другой планете. Все здесь казалось каким-то странным. Деревья и прочие растения Куинн видела всю жизнь, но не встречала ничего подобного. Даже цветы были огромными, причудливыми, неестественно яркими, будто родились из снов ребенка. То, что раньше она назвала бы экзотикой, теперь по ощущениям напоминало Страну Чудес. «Зазеркалье», – подумала Куинн. И тут же почувствовала себя более чем когда-либо далекой от действительности, от дома и от всего, что она знала. Почему бы вместо океана не быть бескрайнему космосу? Почему бы вместо опасного земного рая не быть некоему чуждому миру? Это казалось таким же всамделишным, как и остальное на этом острове, где имело значение все и ничто одновременно, где жизнь и смерть сблизились настолько, что их едва можно было различить.